В публичное пространство вброшена идея переноса выборов Госдумы с декабря на сентябрь 2016 года. Согласно действующему законодательству, выбирать Думу придется по смешанной избирательной системе (225 депутатов по одномандатным округам и 225 по спискам с 5-процентным заградительным барьером).
Попробуем по пунктам разобрать, зачем и кому это нужно (то есть какую пользу от этого рассчитывает получить власть), о чем это говорит и к чему может привести в реальности.
Зачем?
Здесь все предельно понятно — перенос выборов на сентябрь нельзя объяснить ничем иным, кроме как стремлением создать максимум проблем оппозиции как реальной, так и «системной». По этой же причине ранее региональные выборы с октября перенесли на сентябрь.
Во-первых, голосование в сентябре означает, что основная фаза избирательной кампании, включая сбор подписей и агитацию, приходится на сезон массовых отпусков, когда основной массы избирателей просто нет на месте. Наибольшие проблемы это создает для партий и кандидатов, не имеющих доступа к массовым (а они все подконтрольны власти) медиаресурсам. Учитывая сверхжесткие условия по регистрации кандидатов через сбор подписей (льготы имеют очень немногие партии, и их число могут еще больше сократить), такой перенос делает сбор подписей еще более сложным, точнее — практически невыполнимым без соответствующего политического решения «сверху».
Во-вторых, описанные выше особенности сезона массовых отпусков при инерционном сценарии кампании автоматически работают на снижение явки избирателей. Вне агитационного поля многие избиратели оказываются «электорально демобилизованы», а пойти на выборы просто из принципа, чтобы голосовать за партии и кандидатов, о которых мало что известно, способны немногие. Фактически власть к этому и стремится: чтобы независимый избиратель по возможности о выборах не знал и на них не ходил, а избиратель административно зависимый мобилизуется другим путем (обычно через руководство соответствующих предприятий и подразделений).
Объем зависимого электората примерно стабилен, и чем ниже явка, тем выше его относительная доля в процентах.
Исходя из этой логики «процента любой ценой», технологи власти словно говорят нам: «Еще скажите спасибо, что голосование не в августе».
О чем это говорит?
Несомненно, сам факт переноса выборов — это скандал, кто бы чем это публично ни оправдывал. Это подрывает стабильность политической системы как таковой и доверие к ней. Уверенный в себе и своих силах так не поступает. Тот, кто суетится, всегда демонстрирует слабость.
На фоне бравады госпропаганды про рейтинги и окончание кризиса откровенные политические метания не могут быть ничем иным, кроме как признаком глубочайшей внутренней нервозности. Ощущение становится еще сильнее, если принять во внимание, что решать этот вопрос сейчас просто не время, даже если власть заинтересована во всем перечисленном в первой части.
С точки зрения здравого смысла говорить о досрочных выборах сейчас, когда даже до сентября 2016-го еще больше года, совершенно ни к чему. Никто не знает, какая социально-экономическая обстановка в стране будет по итогам выборов этого года, предстоящей зимой и весной. Слишком много неизвестных. Если тенденции будут для власти благоприятными, то зачем городить скандал и дискредитировать себя на пустом месте?
Откуда берется нервозность?
Возможно, от того, что они сами не верят в свои бравые заявления о состоянии страны и ее экономики. Возможно, от понимания, что время, когда риторика «военно-патриотического подъема» и «имперского возрождения» заслонила собой иную проблематику, кончается, и «партия холодильника» постепенно побеждает «партию телевизора». В условиях глобализации невозможно все время держать массовое сознание в состоянии агрессивного патриотического возбуждения и паранойи по отношению к окружающему миру. Любая истерика рано или поздно кончается. Украинский тупик, политическая и экономическая неизбежность выползания из авантюры в Донбассе способствуют ослаблению патриотической мобилизации вокруг власти. А это значит, что все неудобные для власти вопросы о состоянии экономики, коррупции, ЖКХ, социальной сферы будут возникать все чаще. При этом часть наиболее накрученной госпропагандой публики в условиях сворачивания или как минимум замораживания «новороссийского» проекта вполне может чувствовать себя обманутой и выйти из под контроля.
Власти неуправляемые люди не нужны, и неважно, каких они взглядов.
Возможно, внутренние страхи вызывают стремление перестраховаться. Одновременно происходят несколько событий, напоминающих о вероятности реализации сценария репрессий. Это и закон о «нежелательных» иностранных организациях, который зимой после жесткой критики был фактически «положен под сукно», однако теперь вдруг понадобился и был принят в ускоренном темпе. По этому закону можно практически любую организацию признать незаконной, то есть ее сотрудники и партнеры оказываются уголовниками просто потому, что кто-то кого-то внес в какой-то список. Одновременно с этим происходит ужесточение прессинга по линии наблюдения за выборами: скандал с избиением наблюдателей в Балашихе и последующие заявления чиновников из избиркомов разных уровней, направленные против независимых наблюдателей как таковых. Досрочные выборы только дополняют эту картину.
К чему это может привести?
Решит ли власть за счет данного решения какие-либо проблемы или породит новые?
Очевидно рискованное и, по сути, авантюрное решение на практике лишь усугубит ситуацию.
Во-первых, сам вариант переноса выборов, как уже было отмечено выше, ударяет по авторитету власти и выборов как таковых, ведь они заранее становятся скандальными. Речь как о формальных основаниях (самороспуска Думы просто нет в конституции), так и о неформальной реакции активной части общества на эти решения. Это становится частью истории, из которой строк уже не вычеркнешь. Стоит ли овчинка выделки, если избирательное и партийное законодательство и так фактически гарантируют максимально управляемую думу независимо от даты выборов?
Во-вторых, низкая явка вместе со скандальностью переноса выборов еще не означают успеха. Они выгодны власти, когда оппозиция в анабиозе (как «старые системные» партии на фоне «патриотического единения» вокруг власти ) и никто не проводит собственных кампаний электоральной мобилизации. Но если политическая активность начинает расти (что на фоне последствий кризиса вполне возможно), то мобилизуется не только административный, но и протестный электорат.
Яркие примеры — выборы мэра Москвы и мэра Екатеринбурга в 2013 году.
В-третьих, если причина нервозности — боязнь последствий экономического кризиса и «постукраинского похмелья», то в условиях кризиса доверие к институтам, по логике вещей, надо не снижать, а усиливать. Низкая явка, мутные и непонятные обществу мотивации переноса выборов лишь еще больше снизят авторитет парламента, и так не испытывающего его переизбыток (мягко говоря). Можно, конечно, ценой дальнейшей публичной дискредитации парламентского института и избирательных процедур добиться формирования вместо одного зависимого парламента другого — почти такого же. Однако в условиях кризиса ослабление авторитета власти лишь усиливает риск итогового выхода ситуации из под контроля.
Понимают ли разумные представители власти, насколько сомнительным будет эффект от переноса выборов? Как представляется, понимают. Но похоже, части провластной политтехнологической обслуги, возможно поиздержавшейся, хочется или побыстрее заработать и получить соответствующие бюджеты, или просто оправдать необходимость своего существования, создавая себе очередной фронт работ. Или и того и другого вместе.
