По­сле кон­чи­ны обо­их ро­ди­те­лей Ми­ха­ил, по­де­лив на­след­ство меж­ду бра­тья­ми, оста­вил служ­бу в финан­со­вом ве­дом­стве и по­се­лил­ся в сво­ем по­ме­стье. Од­на­ко мир­ская жизнь его не ин­те­ре­со­ва­ла. В 1810 го­ду Ми­ха­ил от­пра­вил­ся на бо­го­мо­лье в Пло­щан­скую пу­стынь и в мир уже не вер­нул­ся. В этой пу­сты­ни пре­по­доб­ный Ма­ка­рий встре­тил­ся со стар­цем Афа­на­си­ем, уче­ни­ком стар­ца Па­и­сия (Ве­лич­ков­ско­го), и об­рел в его ли­це чут­ко­го ду­хов­но­го на­став­ни­ка. Как бли­жай­ший уче­ник пре­по­доб­но­го Па­и­сия ста­рец Афа­на­сий за­ни­мал­ся ис­сле­до­ва­ни­ем и пе­ре­во­да­ми свя­то­оте­че­ской ли­те­ра­ту­ры. При­ве­зя из Мол­да­вии мно­го тек­стов, он при­об­щил к это­му важ­но­му тру­ду сво­е­го уче­ни­ка, пре­по­доб­но­го Ма­ка­рия. Позд­нее, уже в Оп­ти­ной, ку­да пре­по­доб­ный Ма­ка­рий пе­ре­шел в 1834 го­ду, он про­дол­жил труд, на­ча­тый его учи­те­лем.

Его ду­хов­ным на­став­ни­ком в Оп­ти­ной стал пре­по­доб­ный Лев, ко­то­ро­му пре­по­доб­ный Ма­ка­рий пол­но­стью вве­рял свою во­лю, не дер­зая пред­при­ни­мать что-ли­бо без его бла­го­сло­ве­ния. Бла­го­да­ря пре­по­доб­но­му стар­цу Ма­ка­рию бы­ли из­да­ны со­бран­ные в Оп­ти­ной ру­ко­пи­си и пе­ре­во­ды пре­по­доб­но­го Па­и­сия (Ве­лич­ков­ско­го). Боль­шую по­мощь в этом ему ока­зы­ва­ли ду­хов­ные ча­да – су­пру­ги Ки­ре­ев­ские. Под вли­я­ни­ем пре­по­доб­но­го Ма­ка­рия воз­ник­ла це­лая шко­ла из­да­те­лей и пе­ре­вод­чи­ков ду­хов­ной ли­те­ра­ту­ры, в ко­то­рой так нуж­да­лась пра­во­слав­ная Рос­сия, укре­пи­лась связь меж­ду оп­тин­ским стар­че­ством и рус­ской ин­тел­ли­ген­ци­ей. На ис­по­ведь и бла­го­сло­ве­ние к пре­по­доб­но­му Ма­ка­рию при­ез­жа­ли А.К. Тол­стой и И.С. Хо­мя­ков, Н.В. Го­голь и А.Н. Му­ра­вьев.

Семь лет пре­по­доб­ные стар­цы Лев и Ма­ка­рий ру­ко­во­ди­ли ду­хов­ной жиз­нью бра­тии и мно­гих ты­сяч лю­дей. Из­ве­стен та­кой слу­чай: к пре­по­доб­но­му Ма­ка­рию при­ве­ли од­но­го бес­но­ва­то­го, ко­то­рый ни­че­го ра­нее о стар­це не знал и ни­ко­гда его не ви­дел. Бес­но­ва­тый, бро­сив­шись к при­бли­жа­ю­ще­му­ся стар­цу с кри­ком: «Ма­ка­рий идет, Ма­ка­рий идет!», уда­рил его по ще­ке. Пре­по­доб­ный тут же под­ста­вил дру­гую ще­ку, а боль­ной рух­нул на пол без чувств. Оч­нул­ся он ис­це­лен­ным. Бес не смог пе­ре­не­сти ве­ли­ко­го сми­ре­ния стар­ца.

Да­ро­вал Гос­подь пре­по­доб­но­му Ма­ка­рию и дар ду­хов­но­го рас­суж­де­ния. Каж­до­му при­хо­дя­ще­му к нему на от­кро­ве­ние сво­ей со­ве­сти он по­да­вал вра­чев­ство, при­лич­ное немо­щи. Его сми­рен­ное сло­во бы­ло и сло­вом дей­ствен­ным, сло­вом со вла­стию, ибо оно за­став­ля­ло по­ви­но­вать­ся и ве­рить неве­ру­ю­ще­го. Сми­ре­ние про­яв­ля­лось во внеш­но­сти пре­по­доб­но­го, в ви­де его одеж­ды, в каж­дом дви­же­нии. Ли­цо его бы­ло свет­ло от по­сто­ян­ной Иису­со­вой мо­лит­вы, тво­ри­мой им, оно си­я­ло ду­хов­ной ра­до­стью и лю­бо­вью к ближ­не­му.

За два го­да до сво­ей кон­чи­ны пре­по­доб­ный Ма­ка­рий при­нял ве­ли­кую схи­му. До са­мой смер­ти пре­по­доб­ный при­ни­мал ду­хов­ных чад и па­лом­ни­ков, на­став­ляя и бла­го­слов­ляя их.

7/20 сен­тяб­ря 1860 го­да, через час по­сле при­ня­тия Хри­сто­вых Та­ин, пре­по­доб­ный Ма­ка­рий мир­но ото­шел ко Гос­по­ду.

ПОЛНОЕ ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО МАКАРИЯ ОПТИНСКОГО

Ста­рец Ма­ка­рий – уче­ник пре­по­доб­но­го Лео­ни­да и про­дол­жа­тель его де­ла по стар­че­ско­му окорм­ле­нию и внут­рен­не­му уст­ро­е­нию оби­те­ли на ос­но­ве древ­них мо­на­ше­ских уста­нов­ле­ний. Вре­мя его стар­че­ство­ва­ния при­зна­но «зо­ло­тым ве­ком» в ис­то­рии Оп­ти­ной пу­сты­ни. Тру­да­ми и скор­бя­ми от­ца Лео­ни­да стар­че­ство утвер­ди­лось в Оп­ти­ной и по­сте­пен­но бы­ло при­зна­но, при стар­це Ма­ка­рии Оп­ти­на пу­стынь об­ре­та­ет все­рос­сий­скую сла­ву и из­вест­ность, ста­но­вит­ся ду­хов­ным цен­тром Рос­сии. Ей при­над­ле­жит нема­лая за­слу­га в том, что в рус­ской куль­ту­ре, на­хо­див­шей­ся с пет­ров­ских вре­мен под силь­ным за­пад­ным вли­я­ни­ем, во вто­рой по­ло­вине XIX сто­ле­тия про­ис­хо­дит по­сте­пен­ное воз­вра­ще­ние к пра­во­сла­вию.

Дет­ство в ро­ди­тель­ском до­ме

Ста­рец Ма­ка­рий – в ми­ру Ми­ха­ил Ни­ко­ла­е­вич Ива­нов – про­ис­хо­дил из дво­рян Ор­лов­ской гу­бер­нии. Его пра­дед Иоанн, в мо­на­ше­стве Иосиф, под­ви­зал­ся в Ка­ра­чев­ском Ни­ко­ла­ев­ском Од­рине мо­на­сты­ре, был из­ве­стен стро­го­стью жиз­ни. Дед и ба­буш­ка так­же от­ли­ча­лись бла­го­че­сти­ем, ба­буш­ка всю жизнь мно­го за­ни­ма­лась бла­го­тво­ри­тель­но­стью, ни­ко­му не от­ка­зы­вая в по­мо­щи. Каж­дую неде­лю она по­се­ща­ла за­клю­чен­ных в тюрь­ме, уго­щая их при этом до­маш­ней вы­печ­кой. Это од­на­жды спас­ло жизнь ей и ее су­пру­гу – как-то зи­мой на до­ро­ге на них на­па­ли гра­би­те­ли, и один узнал жен­щи­ну, из рук ко­то­рой ко­гда-то по­лу­чил уго­ще­ние, со­про­вож­дав­ше­е­ся сло­ва­ми уте­ше­ния. По его прось­бе на­пав­шие со­хра­ни­ли жизнь сво­им жерт­вам.

Ро­ди­те­ли стар­ца Ма­ка­рия – кол­леж­ский ас­се­сор Ни­ко­лай Ми­хай­ло­вич Ива­нов и Ели­за­ве­та Алек­се­ев­на, урож­ден­ная Еме­лья­но­ва, по­ми­мо ро­до­во­го име­ния Ива­но­вых – се­ла Ще­пя­ти­но в Дмит­ров­ском уез­де Ор­лов­ской гу­бер­нии – вла­де­ли еще несколь­ки­ми по­ме­стья­ми в дру­гих гу­бер­ни­ях. В се­ле Же­лез­ня­ки, что рас­по­ло­же­но непо­да­ле­ку от Лав­рен­тье­ва мо­на­сты­ря в Ка­луж­ской гу­бер­нии, 20 но­яб­ря 1788 го­да у них ро­дил­ся стар­ший сын – Ми­ха­ил, на­зван он был в честь св. Ми­ха­и­ла, кня­зя Твер­ско­го. У Ми­ха­и­ла бу­дет еще три бра­та и сест­ра, но мать, по вос­по­ми­на­ни­ям, все­гда вы­де­ля­ла стар­ше­го сы­на и го­во­ри­ла, что из него «вый­дет что-ни­будь необык­но­вен­ное». Он рос ти­хим, лас­ко­вым ре­бен­ком. Име­ние, где жи­ла се­мья, рас­по­ла­га­лось в очень жи­во­пис­ном ме­сте: на воз­вы­шен­но­сти, под ко­то­рой про­те­ка­ет из­ви­ли­стая реч­ка Ячен­ка, впа­да­ю­щая в Оку, вдаль про­сти­ра­ют­ся лу­га, ро­щи, на про­ти­во­по­лож­ном бе­ре­гу, в зе­ле­ни ок­ру­жа­ю­ще­го са­да, про­смат­ри­ва­лись по­строй­ки Лав­рен­тье­ва мо­на­сты­ря. Се­мей­ство Ива­но­вых бы­ло близ­ко зна­ко­мо с на­сто­я­те­лем оби­те­ли – ар­хи­манд­ри­том Фе­о­фа­ном, ко­то­рый кре­стил неко­то­рых из де­тей. Дет­ские впе­чат­ле­ния о по­се­ще­нии мо­на­сты­ря, стро­гих бо­го­слу­же­ни­ях ста­рец со­хра­нил на всю жизнь. Отец Ма­ка­рий вспо­ми­нал и та­кой зна­ме­на­тель­ный слу­чай: од­на­жды во вре­мя служ­бы, ко­то­рую со­вер­шал отец Фе­о­фан, он, ма­лень­кий маль­чик, уви­дев зна­ко­мо­го ба­тюш­ку, стре­ми­тель­но вбе­жал в ал­тарь через от­кры­тые Цар­ские вра­та.

Го­ды уче­бы и по­ступ­ле­ние на служ­бу

Ко­гда Ми­ха­и­лу не бы­ло и де­ся­ти лет, в 1797 го­ду, его мать, стра­дав­шая ту­бер­ку­ле­зом, скон­ча­лась. Про­изо­шло это в Москве, ку­да се­мья пе­ре­бра­лась за три го­да до это­го для ле­че­ния ухуд­шив­ше­го­ся здо­ро­вья Ели­за­ве­ты Алек­се­ев­ны. По­сле это­го пе­чаль­но­го со­бы­тия Ни­ко­лай Ми­хай­ло­вич по­се­лил­ся с детьми в се­ле Ще­пя­ти­но, в сво­ем име­нии. Поз­же он пе­ре­брал­ся в го­род Ка­ра­чев, к сво­ей сест­ре Да­рье Ми­хай­ловне Пе­ре­дель­ской, ко­то­рая при­ня­ла близ­кое уча­стие в жиз­ни его де­тей, так ра­но остав­ших­ся без ма­те­ри. Уже по­ра бы­ло по­ду­мать о том, чтобы дать де­тям об­ра­зо­ва­ние. Стар­шие сы­но­вья бы­ли по­ме­ще­ны в го­род­ское при­ход­ское учи­ли­ще. В 1801 го­ду Пе­ре­дель­ские пе­ре­бра­лись в свою де­рев­ню и взя­ли ту­да до­маш­не­го учи­те­ля для сы­на, вме­сте с ни­ми пе­ре­еха­ли ту­да и Ми­ха­ил с дву­мя стар­ши­ми бра­тья­ми. Там Ми­ха­ил про­жил око­ло го­да, по­сле че­го по­сту­пил бух­гал­те­ром в Льгов­ское уезд­ное каз­на­чей­ство, под на­ча­ло сво­е­го род­ствен­ни­ка С.Я. Сан­ду­ло­ва. По­мощ­ни­ка­ми его ста­ли брат Алек­сей и дво­ю­род­ный брат, то­же Алек­сей, Пе­ре­дель­ский. Трое со­всем мо­ло­дых ра­бот­ни­ков (Ми­ха­и­лу то­гда бы­ло все­го лишь 14 лет) так ис­прав­но ве­ли де­ла, с та­ким усер­ди­ем и точ­но­стью, что об­ра­ти­ли на се­бя вни­ма­ние гу­берн­ско­го на­чаль­ства. Алек­сей Пе­ре­дель­ский так вспо­ми­нал поз­же о сво­ем дво­ю­род­ном бра­те, с ко­то­рым дол­гое вре­мя они про­жи­ли вме­сте: «...ему при­су­щи бы­ли все­гда на­бож­ность, бла­го­че­стие, це­ло­муд­рие, кро­тость и нрав­ствен­ная чи­сто­та. Он боль­шею ча­стью ук­ло­нял­ся от на­ших дет­ских игр и за­бав, а вме­сто то­го лю­бил за­ни­мать­ся чте­ни­ем и ру­ко­де­ли­ем, ра­зу­мею дет­ские кле­е­ния из кар­то­на до­ми­ков, вы­ре­зы­ва­ние раз­ных фигур, или что-ни­будь вы­ши­вал. При­дя в воз­раст, во вре­мя мир­ской жиз­ни он не чуж­дал­ся свет­ских при­стой­ных удо­воль­ствий, но и не ока­зы­вал к ним осо­бой склон­но­сти, лю­бил му­зы­ку... лю­бил так­же пе­ние, го­лос у него был хо­тя сла­бый, но этот недо­ста­ток вос­пол­ня­ло его зна­ние и по­ня­тие о му­зы­ке».

В 1805 го­ду Ми­ха­ил был на­зна­чен на ме­сто на­чаль­ни­ка сто­ла счет­ной экс­пе­ди­ции в Кур­ске, по­лу­чил по­вы­ше­ние по чи­ну. Его на­чаль­ник Ни­ко­лай Ми­хай­ло­вич Ле­нив­цев очень рас­по­ло­жил­ся к но­во­му ра­бот­ни­ку и да­же пре­до­ста­вил ему ком­на­ту в сво­ем до­ме. Ле­нив­цев был об­ра­зо­ван­ным че­ло­ве­ком с ши­ро­ким кру­гом ин­те­ре­сов, в его до­ме мо­ло­дой че­ло­век на­шел при­ят­ное об­ще­ство, воз­мож­ность про­дол­жить свое об­ра­зо­ва­ние. То­гда он ин­те­ре­со­вал­ся му­зы­кой и ли­те­ра­ту­рой, все сво­бод­ное вре­мя по­свя­щал этим за­ня­ти­ям. Он хо­ро­шо иг­рал на скрип­ке, а в кни­гах, по вос­по­ми­на­ни­ям, ис­кал от­ве­та на са­мые се­рьез­ные жиз­нен­ные во­про­сы. Бы­вая в об­ще­стве, он по-преж­не­му оста­вал­ся скром­ным че­ло­ве­ком, вспо­ми­на­ют, что в эти го­ды за его стыд­ли­вость и за­стен­чи­вость, а так­же силь­ную ху­до­бу (у него с дет­ства бы­ло сла­бое здо­ро­вье), Ми­ха­и­ла ча­стень­ко в шут­ку на­зы­ва­ли «мо­на­хом».

Управ­ле­ние име­ни­ем

В 1806 го­ду скон­чал­ся отец Ми­ха­и­ла Ни­ко­ла­е­ви­ча. Че­ты­ре бра­та и сест­ра, остав­ши­е­ся без ро­ди­те­лей, жи­ли друж­но, под­дер­жи­ва­ли друг дру­га, все ре­ше­ния при­ни­ма­ли вме­сте. Кста­ти, Вар­ва­ра Ни­ко­ла­ев­на, как и ее стар­ший брат, со вре­ме­нем, по­сле смер­ти су­пру­га, при­мет мо­на­ше­ство. На се­мей­ном со­ве­те по­сле кон­чи­ны от­ца бы­ло по­ста­нов­ле­но, что име­ние долж­но пе­рей­ти к стар­ше­му сы­ну. Ми­ха­ил Ни­ко­ла­е­вич, ко­то­рый то­гда уже тя­го­тил­ся обя­зан­но­стя­ми служ­бы, с ра­до­стью при­нял ре­ше­ние бра­тьев и, вый­дя в от­став­ку, пе­ре­брал­ся в Ще­пя­ти­но. Склон­ный к уеди­не­нию и со­сре­до­то­чен­но­сти мо­ло­дой че­ло­век в глу­бине ду­ши хо­тел об­ре­сти сво­бо­ду, чтобы боль­ше вре­ме­ни по­свя­щать сво­им лю­би­мым за­ня­ти­ям – чте­нию и му­зы­ке.

В де­ревне он про­жил два го­да и в хо­зяй­ствен­ной де­я­тель­но­сти не пре­успел. Име­ние тре­бо­ва­ло по­сто­ян­но­го при­смот­ра, с ра­бот­ни­ка­ми сле­до­ва­ло об­ра­щать­ся со всей стро­го­стью, взыс­ки­вая за ха­лат­ность, во­ров­ство – на это Ми­ха­ил Ни­ко­ла­е­вич был со­вер­шен­но неспо­со­бен. Вспо­ми­на­ют, что при­слу­га да­же по­сме­и­ва­лась над неза­дач­ли­вым ба­ри­ном, ко­то­рый не хо­тел дей­ство­вать об­ще­при­ня­ты­ми ме­то­да­ми – су­ро­вым на­ка­за­ни­ем и взыс­ка­ни­ем. Но по­ка­за­те­лен та­кой эпи­зод. Как-то му­жи­ки укра­ли мно­го гре­чи­хи, что не мог­ло остать­ся неза­ме­чен­ным. Ми­ха­ил Ни­ко­ла­е­вич при­звал их к се­бе и стал вра­зум­лять сло­ва­ми из Свя­щен­но­го Пи­са­ния, при­зы­вая не гне­вить Бо­га. Сви­де­те­ли этой сце­ны бы­ли уве­ре­ны в бес­по­лез­но­сти этих ре­чей и по обы­чаю доб­ро­душ­но сме­я­лись над ба­ри­ном. Ка­ко­во же бы­ло их удив­ле­ние, ко­гда по­тря­сен­ные до глу­би­ны ду­ши му­жи­ки со­зна­лись в сво­ем во­ров­стве, от все­го серд­ца рас­ка­я­лись в со­де­ян­ном и в сле­зах, на ко­ле­нях ста­ли про­сить про­ще­ния. Со­се­ди, про­знав о доб­ро­те мо­ло­до­го ба­ри­на, по­сто­ян­но об­ра­ща­лись к нему за раз­ной по­мо­щью, и тот ни­ко­му не от­ка­зы­вал, да­же ес­ли это бы­ло в ущерб соб­ствен­но­му хо­зяй­ству.

Так по­не­мно­гу про­тек­ли два го­да. По-преж­не­му лю­би­мым за­ня­ти­ем оста­ва­лось чте­ние, но все боль­ше Ми­ха­и­ла Ни­ко­ла­е­ви­ча ин­те­ре­со­ва­ли во­про­сы спа­се­ния ду­ши. Од­на­жды он от­пра­вил­ся на Ко­рен­ную яр­мар­ку и за­ку­пил мно­же­ство книг ду­хов­но­го со­дер­жа­ния, в ко­то­рые уг­лу­бил­ся с жад­но­стью. Ча­сто он за­ни­мал­ся сто­ляр­ны­ми ра­бо­та­ми, до уста­ло­сти про­ста­и­вая за вер­ста­ком – сле­дуя со­ве­ту не пре­да­вать­ся празд­но­сти и ле­ни. Род­ные пы­та­лись его же­нить, но ни­как не мог­ли по­до­брать под­хо­дя­щую неве­сту. Ко­гда на­ко­нец оста­но­ви­ли вы­бор на од­ной из со­се­док и от­пра­ви­лись к ней, се­мья пред­по­ла­га­е­мой неве­сты не го­то­ва бы­ла сра­зу дать от­вет и про­си­ла вре­ме­ни по­ду­мать и по­до­ждать. Ко­гда бра­тья вер­ну­лись, рас­стро­ен­ные та­ким от­ве­том, Ми­ха­ил Ни­ко­ла­е­вич очень об­ра­до­вал­ся, ска­зав, что по-на­сто­я­ще­му не хо­тел это­го сва­тов­ства, но не мог не по­слу­шать­ся бра­тьев (от при­ро­ды ему был дан ми­ро­лю­би­вый ха­рак­тер и ред­кий дар по­слу­ша­ния) и очень до­во­лен этим от­ве­том. В ду­ше он вос­при­нял та­кой по­во­рот как про­яв­ле­ние во­ли Бо­жи­ей о нем, и нере­ши­тель­ный от­вет се­мьи неве­сты ре­шил его даль­ней­ший путь – уже то­гда он все боль­ше укреп­лял­ся в же­ла­нии по­свя­тить се­бя Бо­гу.

Сви­де­тельств о том, что окон­ча­тель­но по­двиг­ло его к ухо­ду из ми­ра, не со­хра­ни­лось. Но по-на­сто­я­ще­му вся жизнь, склад ха­рак­те­ра, по­ступ­ки, сло­ва и раз­мыш­ле­ния мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, со­хра­нив­ши­е­ся в его пись­мах и вос­по­ми­на­ни­ях близ­ких лю­дей, го­во­рят о его по­сте­пен­ном внут­рен­нем воз­рас­та­нии, и этот шаг пред­став­ля­ет­ся со­вер­шен­но за­ко­но­мер­ным.

6 ок­тяб­ря 1810 го­да Ми­ха­ил Ни­ко­ла­е­вич от­пра­вил­ся на бо­го­мо­лье в Пло­щан­скую пу­стынь, что непо­да­ле­ку от Ще­пя­ти­но, и до­мой уже не вер­нул­ся. Он от­пра­вил род­ным пись­мо, где со­об­щал, что оста­ет­ся в мо­на­сты­ре, а име­ние пе­ре­да­ет бра­тьям в пол­ное рас­по­ря­же­ние. От­пра­вил­ся ли он в оби­тель, уже имея на­ме­ре­ние остать­ся в ней, или же об­ста­нов­ка мо­на­сты­ря, сра­зу по­ра­зив­шая его, по сви­де­тель­ству стар­ца, спо­соб­ство­ва­ла при­ня­тию окон­ча­тель­но­го ре­ше­ния – неиз­вест­но. Но, так или ина­че, в воз­расте 22 лет Ми­ха­ил Ни­ко­ла­е­вич всту­пил на ино­че­ский путь.

В Бо­го­ро­диц­кой Пло­щан­ской пу­сты­ни

Пло­щан­ская пу­стынь, уда­лен­ная от на­се­лен­ной мест­но­сти, ок­ру­жен­ная со всех сто­рон ле­са­ми, вполне со­от­вет­ство­ва­ла тре­бо­ва­ни­ям ино­че­ско­го уеди­не­ния. Ми­ха­ил Ни­ко­ла­е­вич по­сту­пил в пу­стынь при иеро­мо­на­хе Иоани­кии, то­гда в ней на­счи­ты­ва­лось до 50 че­ло­век бра­тии. Оби­тель не име­ла бо­га­тых средств, но тру­до­лю­би­вая бра­тия, ис­прав­но со­вер­ша­ю­щая по­слу­ша­ния, до­став­ля­ла се­бе все необ­хо­ди­мое для жиз­ни.

Ми­ха­ил Ни­ко­ла­е­вич рев­ност­но при­нял­ся по­сти­гать азы ино­че­ско­го де­ла­ния, но­вый об­раз жиз­ни он вос­при­ни­мал как бла­го­дат­ный дар. Сам он по­том вспо­ми­нал, что по при­бы­тии в Пло­щан­скую пу­стынь ощу­щал та­кой подъ­ем, что «не знал, где на­хо­дит­ся: на зем­ле или на небе, и все мо­на­ше­ству­ю­щие ка­за­лись ему как Ан­ге­лы Бо­жии».

По­на­ча­лу Ми­ха­ил был за­нят на раз­ных по­слу­ша­ни­ях: в тра­пез­ной, на за­го­тов­ке дров, ле­том – на ого­ро­де, убор­ке се­на и т.д. Но вско­ре бы­ли за­ме­че­ны его спо­соб­но­сти к му­зы­ке, он стал изу­чать устав и цер­ков­ное пе­ние, за­ни­мал­ся так­же пись­мо­вод­ством оби­те­ли. Со вре­ме­нем он был на­зна­чен ка­но­нар­хом, а за­тем устав­щи­ком ле­во­го кли­ро­са. В де­каб­ре 1810 го­да по­слуш­ник Ми­ха­ил был по­стри­жен в ря­со­фор с име­нем Мель­хи­се­дек.

Пер­вым ру­ко­во­ди­те­лем его был на­сто­я­тель оби­те­ли отец Иоани­кий. Про­стой, доб­рый мо­нах со вни­ма­ни­ем и за­бо­той от­нес­ся к но­во­на­чаль­но­му, поз­же ста­рец Ма­ка­рий все­гда с бла­го­дар­но­стью вспо­ми­нал это­го сво­е­го пер­во­го на­став­ни­ка. Но на­сто­я­ще­го ду­хов­но­го ру­ко­вод­ства в Пло­щан­ской пу­сты­ни в то вре­мя не бы­ло, отец Мель­хи­се­дек скор­бел о том, что не мо­жет про­хо­дить под­лин­ную шко­лу мо­на­ше­ско­го де­ла­ния.

В 1814 го­ду отец Мель­хи­се­дек по­бы­вал на бо­го­мо­лье в Ки­е­ве, по­се­тив по пу­ти и неко­то­рые дру­гие оби­те­ли. По воз­вра­ще­нии, в 1815 го­ду, но­вый на­сто­я­тель отец Па­вел по­стриг его в ман­тию с на­ре­че­ни­ем име­ни Ма­ка­рий в честь пре­по­доб­но­го Ма­ка­рия Еги­пет­ско­го. Про­мыс­ли­тель­но имя это­го по­движ­ни­ка, ко­то­ро­го по­чи­та­ют сре­ди ос­но­ва­те­лей во­сточ­но­го мо­на­ше­ства, бу­дет да­но то­му, кто явит­ся од­ним из ос­но­ва­те­лей оп­тин­ско­го стар­че­ства. Вско­ре отец Ма­ка­рий был ру­ко­по­ло­жен во иеро­ди­а­ко­на и на­зна­чен риз­ни­чим.

То­гда же, в 1815 го­ду, в Пло­щан­скую пу­стынь по­сту­пил ста­рец иерос­хи­мо­нах Афа­на­сий (За­ха­ров). В его ли­це отец Ма­ка­рий об­рел на­ко­нец то­го опыт­но­го ру­ко­во­ди­те­ля в ду­хов­ной жиз­ни, по­треб­ность в ко­то­ром он дав­но уже ощу­щал. Схи­мо­нах Афа­на­сий, ро­дом из дво­рян, в ми­ру был во­ен­ным, слу­жил рот­мист­ром в гу­сар­ском пол­ку, в 30 лет по­сту­пил в Ня­мец­кий мо­на­стырь. Там он про­жил 7 лет, был по­стри­жен в мо­на­ше­ство стар­цем Па­и­си­ем (Ве­лич­ков­ским) и окорм­лял­ся у это­го ве­ли­ко­го по­движ­ни­ка. Отец Ма­ка­рий про­жил под ру­ко­вод­ством стар­ца Афа­на­сия по­чти де­сять лет, с 1817 го­да он стал его ке­лей­ни­ком, так что мог по­сто­ян­но поль­зо­вать­ся со­ве­та­ми муд­ро­го по­движ­ни­ка.

У от­ца Афа­на­сия бы­ли сде­лан­ные стар­цем Па­и­си­ем пе­ре­во­ды древ­них тво­ре­ний, по­свя­щен­ных ос­но­вам ас­ке­ти­че­ской жиз­ни, – пре­по­доб­ных Ма­ка­рия Ве­ли­ко­го, Иоан­на Ле­ствич­ни­ка, Иса­а­ка Си­ри­на, Гри­го­рия Па­ла­мы, Си­мео­на Но­во­го Бо­го­сло­ва и дру­гих, а так­же тру­ды са­мо­го стар­ца. Это бес­цен­ное со­кро­ви­ще для ищу­ще­го ис­тин­ной мо­на­ше­ской жиз­ни те­перь бы­ло до­ступ­но от­цу Ма­ка­рию, он на­учил­ся пи­сать по­лу­уста­вом и по по­ру­че­нию стар­ца пе­ре­пи­сы­вал эти ас­ке­ти­че­ские тру­ды, а так­же де­лал вы­пис­ки для се­бя. Так он глу­бо­ко по­стиг уче­ние от­цов о спа­се­нии ду­ши, в даль­ней­шем в сво­их со­ве­тах и на­став­ле­ни­ях по­сто­ян­но при­бе­гал к ним, ред­ко да­вая на­став­ле­ния от сво­е­го име­ни.

В 1824 го­ду он ез­дил в Ро­стов по­кло­нить­ся мо­щам свя­ти­те­ля Ди­мит­рия Ро­стов­ско­го и то­гда впер­вые по­бы­вал в Оп­ти­ной Пу­сты­ни и в недав­но уст­ро­ен­ном при ней Пред­те­чен­ском ски­ту. На сле­ду­ю­щий год скон­чал­ся ста­рец Афа­на­сий, и отец Ма­ка­рий вновь остал­ся без ду­хов­но­го ру­ко­во­ди­те­ля. Со­ве­ты от­ца Афа­на­сия и близ­кое зна­ком­ство с ас­ке­ти­че­ски­ми тво­ре­ни­я­ми укре­пи­ли иеро­мо­на­ха Ма­ка­рия в его ду­хов­ном воз­рас­та­нии. В 1827 го­ду он был на­зна­чен ду­хов­ни­ком Сев­ско­го Тро­иц­ко­го жен­ско­го мо­на­сты­ря, что по­ло­жи­ло на­ча­ло но­во­му пе­ри­о­ду его де­я­тель­но­сти. Нелег­кое де­ло ду­хов­но­го окорм­ле­ния, к ко­то­ро­му он при­сту­пил в воз­расте со­ро­ка лет, станет его глав­ным слу­же­ни­ем до кон­ца дней. На­став­ни­ком и по­мощ­ни­ком от­ца Ма­ка­рия в этом де­ла­нии был ста­рец Лео­нид, при­быв­ший в Пло­щан­скую пу­стынь в 1828 го­ду из Алек­сан­дро-Свир­ско­го мо­на­сты­ря. Его ру­ко­вод­ство за­вер­шит ду­хов­ное со­вер­шен­ство­ва­ние от­ца Ма­ка­рия, ко­то­рый пол­но­стью пре­дал се­бя в по­слу­ша­ние стар­цу. Ста­рец Лео­нид сра­зу уви­дел в от­це Ма­ка­рии по­движ­ни­ка, об­ла­да­ю­ще­го мно­ги­ми да­ра­ми, и от­но­сил­ся к нему ско­рее как к дру­гу, со­мо­лит­вен­ни­ку, со­труд­ни­ку в ду­хов­ном де­ла­нии, лишь усту­пая его прось­бе и ис­крен­не­му же­ла­нию иметь опыт­но­го ру­ко­во­ди­те­ля, со­гла­сил­ся быть его на­став­ни­ком. Хо­тя ста­рец Лео­нид вско­ре пе­ре­шел в Оп­ти­ну пу­стынь, об­ще­ние меж­ду ни­ми про­дол­жа­лось через пе­ре­пис­ку, отец Ма­ка­рий всей ду­шой же­лал со­еди­нить­ся со сво­им стар­цем, что со вре­ме­нем и про­изо­шло.

Отец Ма­ка­рий то­гда уже за­ни­мал долж­ность бла­го­чин­но­го оби­те­ли, ему при­шлось сна­ча­ла дол­гое вре­мя про­быть по де­лам в Сев­ске, а за­тем епи­скоп Ор­лов­ский возь­мет его с со­бой в Пе­тер­бург за­ни­мать­ся нуж­да­ми мо­на­сты­ря, там он про­жил до ок­тяб­ря 1832 го­да. Су­ет­ные кан­це­ляр­ские и хо­зяй­ствен­ные за­бо­ты, мно­го­люд­ство боль­шо­го го­ро­да очень удру­ча­ли при­вык­ше­го к уеди­не­нию мо­лит­вен­ни­ка, в пись­мах он се­то­вал на свое по­ло­же­ние, но ви­дел в этих скор­бях про­яв­ле­ние во­ли Бо­жи­ей. На об­рат­ном пу­ти из Пе­тер­бур­га он по­бы­вал в Оп­ти­ной пу­сты­ни, по­ви­дал­ся со сво­им дру­гом и учи­те­лем от­цом Лео­ни­дом и по­дал про­ше­ние о пе­ре­во­де его сю­да, сам же вер­нул­ся в Пло­щан­скую пу­стынь, где стал ожи­дать ре­ше­ния сво­ей уча­сти. По­ло­же­ние услож­ня­лось тем, что то­гдаш­ний на­сто­я­тель пу­сты­ни отец Мар­кел­лин был се­рьез­но бо­лен и не мог управ­лять оби­те­лью, и отец Ма­ка­рий был од­ним из трех кан­ди­да­тов на ме­сто на­сто­я­те­ля. В 1833 го­ду он пи­сал стар­цу Лео­ни­ду: «Но как уст­ро­ит Гос­подь, да бу­дет Его свя­тая во­ля. Хо­тя я и мно­го­гре­шен, но вве­ряю се­бя в по­кров Пре­чи­стыя Бо­го­ро­ди­цы – всем греш­ным пред­ста­тель­ству и спа­се­нию; ожи­даю, что уст­ро­ит Гос­подь, Ее свя­ты­ми мо­лит­ва­ми, на поль­зу ду­ши мо­ей». 14 ян­ва­ря 1834 го­да отец Ма­ка­рий по­лу­чил указ о пе­ре­ме­ще­нии его из Пло­щан­ской пу­сты­ни в Оп­ти­ну и 5 фев­ра­ля при­был в Пред­те­чен­ский скит, где бу­дет под­ви­зать­ся уже до кон­ца сво­их дней.

Пер­вые го­ды в Пред­те­чен­ском ски­ту

Отец Ма­ка­рий при­был в Пред­те­чен­ский скит, чтобы по­се­лить­ся ря­дом со сво­им на­став­ни­ком стар­цем Лео­ни­дом. Здесь он был ра­душ­но встре­чен на­сто­я­те­лем от­цом Мо­и­се­ем и ски­то­на­чаль­ни­ком Ан­то­ни­ем, ко­то­рые по­ни­ма­ли, ка­кое зна­че­ние име­ет для оби­те­ли пре­бы­ва­ние в ней опыт­но­го по­движ­ни­ка. Все они бы­ли «еди­но­го ду­ха», что бла­го­при­ят­но по­вли­я­ло на об­ста­нов­ку в мо­на­сты­ре. Все они в свое вре­мя име­ли ду­хов­ны­ми на­став­ни­ка­ми уче­ни­ков и про­дол­жа­те­лей де­ла стар­ца Па­и­сия (Ве­лич­ков­ско­го), воз­рож­дав­ше­го ис­тин­ную ас­ке­ти­че­скую тра­ди­цию мо­на­ше­ско­го де­ла­ния на ос­но­ве свя­то­оте­че­ско­го уче­ния о спа­се­нии. Ста­рец Лео­нид сра­зу сде­лал от­ца Ма­ка­рия сво­им по­мощ­ни­ком, по­ру­чив ему пе­ре­пис­ку с неко­то­ры­ми из сво­их ду­хов­ных чад. В 1836 го­ду отец Ма­ка­рий был на­зна­чен ду­хов­ни­ком оби­те­ли, а по­сле пе­ре­во­да от­ца Ан­то­ния в Ма­ло­я­ро­сла­вец­кий мо­на­стырь в 1839 го­ду – ски­то­на­чаль­ни­ком. Но на­зы­ва­ясь на­чаль­ни­ком, он ни­ко­гда не ощу­щал се­бя та­ко­вым, во всем по­ла­га­ясь на стар­ца.

Пре­дан­ный уче­ник стар­ца Лео­ни­да

Ста­рец Лео­нид по­сте­пен­но го­то­вил от­ца Ма­ка­рия се­бе в пре­ем­ни­ки. По­сколь­ку глав­ной, но и са­мой труд­ной доб­ро­де­те­лью яв­ля­ет­ся сми­ре­ние, ста­рец не уста­вал вос­пи­ты­вать ее в сво­ем уче­ни­ке, вся­че­ски под­вер­гая ис­пы­та­ни­ям его тер­пе­ние, под­вер­гая на­пад­кам, бо­лез­нен­ным для че­ло­ве­че­ско­го са­мо­лю­бия, но отец Ма­ка­рий обыч­но вы­дер­жи­вал эти ис­пы­та­ния, про­яв­ляя уди­ви­тель­ную кро­тость. Ав­тор од­но­го из пер­вых жиз­не­опи­са­ний стар­ца Ма­ка­рия, на­мест­ник Тро­и­це-Сер­ги­е­вой Лав­ры Лео­нид (Ка­ве­лин) опи­сы­ва­ет ха­рак­тер­ную сце­ну: «...стро­и­тель по­звал к се­бе от­ца Ма­ка­рия и про­сил его при­нять от по­стри­же­ния в ман­тию неко­то­рых го­то­вив­ших­ся к то­му бра­тий. Вме­няя прось­бу на­чаль­ни­ка в при­ка­за­ние, отец Ма­ка­рий от­ве­тил на оную со­из­во­ле­ни­ем и сми­рен­ным по­кло­не­ни­ем. При­дя по­сле то­го к стар­цу Лео­ни­ду, он за­стал се­го ду­хов­но­го во­ждя по обы­чаю ок­ру­жен­но­го мно­же­ством во­про­шав­ших о сво­их ду­хов­ных нуж­дах и недо­уме­ни­ях. Отец Ма­ка­рий крат­ко по­ве­дал ему, за­чем звал его на­сто­я­тель. Поль­зу­ясь этим слу­ча­ем до­ста­вить по­движ­ни­ку-ино­ку ве­нец тер­пе­ния, а дру­гих вос­поль­зо­вать его сми­ре­ни­ем, ду­хов­но опыт­ный ста­рец с ви­дом стро­го­сти спро­сил о. Ма­ка­рия: "Что ж, ты и со­гла­сил­ся?" – "Да, по­чти со­гла­сил­ся, или, луч­ше ска­зать, не смел от­ка­зы­вать­ся",– от­ве­тил о. Ма­ка­рий. "Да, это свой­ствен­но тво­ей гор­до­сти!" – ска­зал ста­рец, воз­вы­сив го­лос, и, при­тво­ря­ясь гне­ва­ю­щим­ся, до­воль­но дол­го уко­рял от­ца Ма­ка­рия. А тот сто­ял пе­ред стар­цем с по­ник­шей го­ло­вой, сми­рен­но ему кла­ня­ясь и по­вто­ряя по вре­ме­нам: "Ви­но­ват! Про­сти­те, Бо­га ра­ди, ба­тюш­ка!" Все при­сут­ство­вав­шие, при­вык­ши ува­жать от­ца Ма­ка­рия на­равне со стар­цем Лео­ни­дом, смот­ре­ли на это од­ни с недо­уме­ни­ем, дру­гие с бла­го­го­вей­ным удив­ле­ни­ем. Ко­гда же ста­рец умолк, отец Ма­ка­рий, по­кло­нив­шись ему в но­ги, крот­ко спро­сил: "Про­сти­те, ба­тюш­ка! Бла­го­сло­ви­те от­ка­зать­ся?" – "Как от­ка­зать­ся? Сам на­про­сил­ся, да и от­ка­зать­ся? Нет, те­перь уже нель­зя от­ка­зы­вать­ся, де­ло сде­ла­но!" – ска­зал отец Лео­нид, во­все не имев­ший в ви­ду ли­шать ду­хов­ной поль­зы тех, ко­то­рые вве­ря­лись ду­хов­но­му ру­ко­вод­ству опыт­но­го на­став­ни­ка. Цель вы­го­во­ра бы­ла иная: ис­ку­сить сми­ре­ние пре­успев­ше­го в оном стар­ца-уче­ни­ка и, как вы­ше за­ме­че­но, вос­поль­зо­вать через то дру­гих».

Но при этом бы­ло оче­вид­но и то, как ста­рец лю­бил и це­нил от­ца Ма­ка­рия. Од­на­жды он так вы­ра­зил­ся о сте­пе­ни ду­хов­но­го со­вер­шен­ства оп­тин­ских по­движ­ни­ков: «Отец Мо­и­сей и отец Ан­то­ний – ве­ли­кие лю­ди, а Ма­ка­рий – свят». Вско­ре по­ми­мо пе­ре­пис­ки ста­рец Лео­нид стал до­ве­рять ему и окорм­ле­ние сво­их ду­хов­ных чад, со­ве­то­вал­ся в раз­ре­ше­нии раз­ных во­про­сов, а со вре­ме­нем ни­ка­ких за­труд­не­ний не ре­шал без от­ца Ма­ка­рия, ес­ли его не бы­ло ря­дом, от­ве­чал во­про­шав­шим: «По­до­ждем; при­дет о. Ма­ка­рий, вме­сте по­го­во­рим». Все вспо­ми­на­ют, как тро­га­тель­но бы­ло ви­деть та­кое еди­но­ду­шие и вза­им­ное со­гла­сие двух стар­цев. «Бы­ва­ло,– рас­ска­зы­ва­ла ду­хов­ная дочь стар­цев, впо­след­ствии на­сто­я­тель­ни­ца Белев­ско­го жен­ско­го мо­на­сты­ря игу­ме­ния Пав­ли­на,– го­во­ришь с от­цом Лео­ни­дом, вхо­дит отец Ма­ка­рий. Отец Лео­нид го­во­рит ему: "Ба­тюш­ка, по­го­во­ри-ка с ней, ей нуж­но те­бе кое-что объ­яс­нить". Или, бы­ва­ло, си­дят они, как Ан­ге­лы Бо­жии, ря­дом, а мы сто­им пред ни­ми на ко­ле­нях и двум от­кры­ва­ем свои ду­ши, как бы од­но­му. И ни­ко­гда не раз­де­ля­ли их и не де­ла­ли меж­ду ни­ми ни­ка­ко­го раз­ли­чия. По­ис­ти­не в них бе серд­це и ду­ша еди­на [Де­ян. 4, 32]. По­то­му, ко­гда скон­чал­ся отец Лео­нид, хо­тя мы и скор­бе­ли о нем, но скорбь на­ша бы­ла уме­рен­ная, так как мы ли­ши­лись од­ной по­ло­ви­ны, а дру­гая оста­лась при нас». Ста­рец Лео­нид в кон­це жиз­ни бла­го­слов­лял сво­их ду­хов­ных чад по­сле его кон­чи­ны об­ра­щать­ся к от­цу Ма­ка­рию.

Бла­го­устрой­ство Пред­те­чен­ско­го ски­та

Отец Ма­ка­рий при­нял под свое на­ча­ло Пред­те­чен­ский скит из рук от­ца Ан­то­ния в 1839 го­ду, ис­то­рия ски­та на­счи­ты­ва­ла то­гда 18 лет с мо­мен­та ос­но­ва­ния. Внут­рен­ний рас­по­ря­док к то­му вре­ме­ни уже сло­жил­ся, вся об­ста­нов­ка со­дей­ство­ва­ла ду­хов­но­му воз­рас­та­нию на­сель­ни­ков. Осо­бым укра­ше­ни­ем ски­та бы­ли на­саж­де­ния, уст­ро­ен­ные еще ос­но­ва­те­лем ски­та от­цом Мо­и­се­ем и с лю­бо­вью под­дер­жи­ва­е­мые от­цом Ан­то­ни­ем. По­строй­ки же ски­та с мо­мен­та ос­но­ва­ния прак­ти­че­ски не из­ме­ни­лись. За го­ды пре­бы­ва­ния стар­ца Ма­ка­рия в долж­но­сти ски­то­на­чаль­ни­ка Пред­те­чен­ский скит зна­чи­тель­но пре­об­ра­зил­ся при со­дей­ствии бла­го­тво­ри­те­лей – ду­хов­ных чад стар­ца. Те­перь скит не толь­ко был обес­пе­чен всем необ­хо­ди­мым для жиз­ни его на­сель­ни­ков, но и под­дер­жи­вал мо­на­стырь. В 1857 го­ду рас­по­ря­же­ни­ем мит­ро­по­ли­та Мос­ков­ско­гоФила­ре­табыл уве­ли­чен штат мо­на­сты­ря с це­лью по­пол­не­ния чис­ла на­сель­ни­ков Пред­те­чен­ско­го ски­та.

Бы­ли рас­ши­ре­ны и бла­го­уст­ро­е­ны зда­ния ски­та: в 1857 го­ду за­вер­ше­но воз­ве­де­ние но­вых ка­мен­ных Свя­тых врат с ко­ло­коль­ней над ни­ми, об­ло­же­ны кир­пи­чом при­мы­ка­ю­щие к ним кор­пу­са кел­лий, в 1858 го­ду по­стро­е­на но­вая брат­ская тра­пез­ная. Ле­том 1860 го­да в во­сточ­ной ча­сти ски­та был за­ло­жен но­вый де­ре­вян­ный кор­пус кел­лий с по­ме­ще­ни­ем для скит­ской биб­лио­те­ки, ко­то­рой ста­рец по­жерт­во­вал хра­ня­щу­ю­ся у него бес­цен­ную кол­лек­цию ру­ко­пи­сей и книг ду­хов­но­го со­дер­жа­ния.

Эти по­ме­ще­ния бы­ли тща­тель­но обу­стро­е­ны и внут­ри по рас­по­ря­же­нию стар­ца. Ко­ло­коль­ня и свя­тые вра­та бы­ли рас­пи­са­ны по мыс­ли стар­ца Ма­ка­рия – он сам вы­брал сю­же­ты для всех изо­бра­же­ний. Пред­ме­том его осо­бой за­бо­ты бы­ло внут­рен­нее убран­ство скит­ской церк­ви – в ней был по­зо­ло­чен ико­но­стас, рас­пи­са­ны по­тол­ки и сте­ны. При этом ста­рец все­гда со­блю­дал ме­ру бла­го­ле­пия и про­сто­ты, он не лю­бил вы­чур­но­сти и рос­ко­ши в хра­ме, весь его об­лик был вы­дер­жан в стро­гом сти­ле, со­от­вет­ству­ю­щем об­ще­му по­движ­ни­че­ско­му ду­ху свя­то­го ме­ста. Все рос­пи­си, укра­ше­ния, каж­дый пред­мет, на­хо­дя­щий­ся в хра­ме, име­ли свою цель и зна­че­ние – ни­че­го лиш­не­го или слу­чай­но­го. При стар­це Ма­ка­рии бы­ла при­ве­де­на в по­ря­док и зна­чи­тель­но по­пол­не­на скит­ская риз­ни­ца.

Отец Ма­ка­рий не сра­зу про­дол­жил на­чи­на­ние сво­их пред­ше­ствен­ни­ков – раз­ве­де­ние пло­до­вых де­ре­вьев и цве­тов на тер­ри­то­рии ски­та. По­на­ча­лу ему по­ка­за­лось, что это не со­от­вет­ству­ет стро­го­му ду­ху скит­ской жиз­ни. Но по­се­ти­те­ли, уви­дев, что нет преж­них пре­крас­ных цвет­ни­ков, ста­ли вы­ра­жать недо­уме­ние, а ино­гда и недо­воль­ство этим, по­сколь­ку при­вык­ли к бла­го­уха­нию и яр­ким крас­кам цве­тов в ски­ту. То­гда ста­рец сна­ча­ла уст­ро­ил од­ну клум­бу, и тут об­ра­до­ван­ные ча­да и по­се­ти­те­ли ски­та ста­ли с усер­ди­ем по­мо­гать в уст­ро­е­нии цвет­ни­ков и клумб, жерт­вуя се­ме­на, и вско­ре весь скит укра­сил­ся цве­та­ми и зе­ле­нью, а вдоль до­ро­жек бы­ли уст­ро­е­ны на­сто­я­щие шпа­ле­ры.

Раз­рос­ся и пло­до­вый сад. Ски­тяне круг­лый год вку­ша­ли на тра­пе­зе пло­ды из соб­ствен­но­го са­да, ну, а зна­ме­ни­тые мо­че­ные яб­ло­ки, при­го­тов­лен­ные на­сель­ни­ка­ми, раз­да­ва­лись по всей ок­ру­ге и поль­зо­ва­лись сла­вой за свой вкус и по­лез­ные свой­ства. Был рас­ши­рен так­же скит­ский пчель­ник, так­же с по­мо­щью од­но­го из уче­ни­ков стар­ца, с вве­де­ни­ем са­мых по­след­них усо­вер­шен­ство­ва­ний в об­ла­сти пче­ло­вод­ства.

За­бо­тил­ся ста­рец и о тер­ри­то­рии во­круг ски­та. Он очень до­ро­жил его уеди­не­ни­ем, ко­то­рое во мно­гом обес­пе­чи­ва­лось ве­ко­вым сос­но­вым ле­сом, ок­ру­жа­ю­щим скит и ограж­да­ю­щим его да­же от рас­по­ло­жен­ной ря­дом оби­те­ли. «Че­ло­век, – рас­суж­дал он,– по­лу­ча­ет в ле­су се­бе успо­ко­е­ние и ду­шев­ную поль­зу. Мы ви­дим, как в преж­ние вре­ме­на лю­ди уда­ля­лись в ча­щу ле­сов и там, в ти­ши от ми­ра и су­ет его, в мо­лит­ве и тру­дах ино­че­ских ис­ка­ли сво­е­го спа­се­ния. Один вид прис­но зе­ле­ных хвой­ных де­ре­вьев на­шей ро­ди­ны ве­се­лит зре­ние, слу­жа сим­во­лом на­деж­ды на жизнь прис­но­сущ­ную, для взыс­ка­ния ко­ей уда­ля­ют­ся в пу­сты­ни. Ле­са, ок­ру­жа­ю­щие на­ши пу­стын­ные оби­те­ли, на­доб­но бе­речь все­ми ме­ра­ми, чтобы чрез ис­треб­ле­ние их на­зва­ние "пу­стынь" не сде­ла­лось, на­ко­нец, празд­ным сло­вом». Но в 1849 го­ду силь­ная бу­ря по­вре­ди­ла лес, по­ва­лив мно­же­ство де­ре­вьев. Ста­рец по­за­бо­тил­ся о но­вых на­саж­де­ни­ях и тот пре­крас­ный лес, ко­то­рый се­го­дня об­сту­па­ет скит,– во мно­гом ре­зуль­тат его уси­лий. За мо­ло­дой по­рос­лью, на­саж­ден­ной по рас­по­ря­же­нию от­ца Ма­ка­рия, за­бот­ли­во сле­ди­ла бра­тия.

Ко­неч­но же, по­пе­че­ние ски­то­на­чаль­ни­ка от­ца Ма­ка­рия не огра­ни­чи­ва­лось толь­ко внеш­ним бла­го­уст­ро­е­ни­ем. Бу­дучи боль­шим зна­то­ком уста­ва и цер­ков­но­го пе­ния, ста­рец Ма­ка­рий уде­лял боль­шое вни­ма­ние со­вер­ше­нию служ­бы – чте­нию, пе­нию. К бо­го­слу­же­нию он от­но­сил­ся с бла­го­го­ве­ни­ем и тре­пе­том. Ес­ли за­ме­чал ошиб­ки, на­хо­дил спо­соб, не оби­жая бра­та, по­пра­вить его, так он по­сто­ян­но под­дер­жи­вал по­ря­док и бо­го­слу­же­ние в ски­ту по­сте­пен­но со­вер­шен­ство­ва­лось.

Са­мым же глав­ным де­ла­ни­ем стар­ца, неиз­мен­ным «по­слу­ша­ни­ем», ко­то­рое он со­вер­шал по­чти без от­ды­ха, от­да­вая все­го се­бя,– бы­ло ду­хов­ное окорм­ле­ние бра­тии и по­се­ти­те­лей, ко­ли­че­ство ко­то­рых по­сто­ян­но рос­ло. Имен­но эта его «де­я­тель­ность» и яв­ля­лась глав­ной при­чи­ной про­цве­та­ния ски­та и мо­на­сты­ря.

Сми­рен­ный ста­рец

«На­руж­ный вид стар­ца Ма­ка­рия был чрез­вы­чай­но при­вле­ка­тель­ный. Во­ло­сы на го­ло­ве и бо­ро­де имел он недлин­ные и се­дые, бо­ро­ду ок­ла­ди­стую. Ру­ки его от­ли­ча­лись мяг­ко­стью и гиб­ко­стью, как весь его стан – строй­но­стью. Ли­цо бе­лое и чи­стое, ни­чем, впро­чем, с пер­во­го взг­ля­да не по­ра­жа­ю­щее и по недо­стат­ку в гла­зах несколь­ко непра­виль­ное, да­же, по обык­но­вен­ным по­ня­ти­ям о кра­со­те физи­че­ской, во­все нек­ра­си­вое, при­том с пе­ча­тью по­сто­ян­но­го са­мо­углуб­ле­ния, сле­до­ва­тель­но, на вид бо­лее стро­гое, чем лас­ко­вое. Но та­ко­ва си­ла бла­го­да­ти Бо­жи­ей, что ли­цо это, слу­жа зер­ка­лом чи­стой сми­рен­ной и люб­ве­обиль­ной ду­ши стар­ца, си­я­ло ка­кой-то незем­ной кра­со­той, от­ра­жая в се­бе то или дру­гое из свойств внут­рен­не­го че­ло­ве­ка – пло­дов Ду­ха, ис­чис­лен­ных апо­сто­лом (Гал.5,22-23). Взор тих, сло­во сми­рен­но и чуж­до дерз­но­ве­ния. Во­об­ще в нем бы­ло ред­кое со­еди­не­ние ума и дет­ской про­сто­ты, ве­ли­чия и вме­сте ти­хо­сти и сми­ре­ния, де­лав­ших его до­ступ­ным для всех и каж­до­го»,– та­кой порт­рет от­ца Ма­ка­рия оста­вил его уче­ник иеро­мо­нах (впо­след­ствии ар­хи­манд­рит) Лео­нид (Ка­ве­лин), ав­тор пер­во­го жиз­не­опи­са­ния стар­ца.

Вы­ше все­го ста­вил отец Ма­ка­рий доб­ро­де­тель сми­ре­ния, к ко­то­ро­му при­зы­вал сво­их ду­хов­ных чад и об­раз­цом ко­то­ро­го яв­лял­ся сам. Вот ха­рак­тер­ные стро­ки из его пись­ма: «Мне-то го­ре, бед­но­му! О лю­дях рас­суж­даю, а сам низ­ле­жу во всех злых; и гор­до­сти не чужд. При­ни­маю от по­доб­ных се­бе слеп­цов убла­же­ние на свое осуж­де­ние. А еже­ли бы вам от­крыть гла­за, и ви­де­ли бы хо­тя часть некую мо­их злых де­я­ний; то воз­зре­ти бы не вос­хо­те­ли на та­кое чу­до­ви­ще. И на­доб­но бы бы­ло мне умол­чать и вни­мать се­бе. Но не знаю, обы­чай ли мой лу­ка­вый или тще­слав­ный под ви­дом поль­зы яко­бы ближ­них не до­пус­ка­ет умолк­нуть. Остав­ляю по­пе­че­ние о сво­ей ду­ше, про­сти­ра­юсь о дру­гих; и толь­ко знаю, что пи­шу, хо­тя и весь­ма нелег­ко мне сие. Не знаю, что бу­дет». Ча­сто он при­во­дил в пись­мах сло­ва пре­по­доб­но­гоИса­а­ка Си­ри­нао ве­ли­ком зна­че­нии доб­ро­де­те­ли сми­ре­ния: «Сми­ре­ние и без де­ла мно­го про­ща­ет со­гре­ше­ний; как, на­про­тив, все на­ши де­ла и все доб­ро­де­те­ли без сми­ре­ния су­ет­ны – не спа­сут нас». Обе­ре­гая от са­мо­мне­ния од­ну свою ду­хов­ную дочь, ста­рец пи­сал ей: «Пи­шешь: ка­жет­ся те­бе, что ты сми­рен­на и тер­пе­ли­ва. Ка­кое на­ше сми­ре­ние? – вол­чье; а тер­пе­ние – гни­лое».

За все­ми его сло­ва­ми, по­ступ­ка­ми ощу­ща­лась огром­ная лю­бовь к лю­дям и же­ла­ние им по­мочь, имен­но это при­вле­ка­ло всех к стар­цу. Рас­ска­зы­вал о се­бе оп­тин­ский ста­ро­жил о. игу­мен Марк: «Вско­ре по по­ступ­ле­нии мо­ем в Оп­ти­ну я за­хво­рал ли­хо­рад­кой. Бо­лезнь моя про­дол­жа­лась око­ло двух лет. Боль­ни­цы в то вре­мя в оби­те­ли не бы­ло, и боль­ные из бра­тии ле­жа­ли в сво­их кел­ли­ях. То­гда я вполне убе­дил­ся, ка­кой ве­ли­кой, ис­тин­но оте­че­ской лю­бо­вью про­ник­ну­то бы­ло серд­це стар­ца ба­тюш­ки от­ца Ма­ка­рия по от­но­ше­нию к бра­ти­ям ски­та и мо­на­сты­ря, и в осо­бен­но­сти боль­ным. Несмот­ря на то, что к нему еже­днев­но при­хо­ди­ли во мно­же­стве по­се­ти­те­ли раз­но­го по­ла и со­сло­вия, он все­гда на­хо­дил вре­мя обой­ти всех боль­ных бра­тий и каж­до­го из них об­лас­кать, успо­ко­ить и уте­шить». Отец Ма­ка­рий по­сто­ян­но по­мо­гал бед­ным, при­чем умел де­лать это неза­мет­но.

Как ски­то­на­чаль­ник, ста­рец за­ни­мал неболь­шой кор­пус, рас­по­ло­жен­ный сле­ва от скит­ских врат. Он был раз­де­лен на две по­ло­ви­ны, юж­ную за­ни­мал ста­рец, а се­вер­ную – два его ке­лей­ни­ка. По­ло­ви­на стар­ца со­сто­я­ла из двух ком­нат – при­ем­ной и его кел­лии стар­ца, в ко­то­рой он про­вел два­дцать лет сво­ей жиз­ни. Это бы­ла неболь­шая про­дол­го­ва­тая ком­нат­ка с од­ним ок­ном на юг – на до­рож­ку, иду­щую от свя­тых врат к Пред­те­чен­ской церк­ви. Пред ок­ном сто­ял про­стой де­ре­вян­ный стол, в ящи­ках ко­то­ро­го хра­ни­лись пись­мен­ные при­над­леж­но­сти, а так­же об­раз­ки, кре­сти­ки, чет­ки и по­яс­ки для раз­да­чи по­се­ти­те­лям. На сто­ле сто­ял пись­мен­ный при­бор, бу­ма­ги, боль­шую часть ко­то­рых пред­став­ля­ли гру­ды пи­сем, раз­де­лен­ные на тре­бу­ю­щие ско­рей­ше­го от­ве­та, ме­нее сроч­ные и еще не про­чи­тан­ные. Здесь же ле­жа­ли све­жие ду­хов­ные жур­на­лы или но­вая кни­га, ко­то­рые ста­рец про­смат­ри­вал урыв­ка­ми, ча­ще все­го вме­сто по­сле­обе­ден­но­го от­ды­ха. И, на­ко­нец, обя­за­тель­но что-ни­будь из свя­то­оте­че­ских тво­ре­ний, чте­ние ко­то­рых для стар­ца бы­ло по­сто­ян­ной на­сущ­ной необ­хо­ди­мо­стью. У пись­мен­но­го сто­ла сто­я­ло крес­ло с оваль­ной спин­кой.

Юго-во­сточ­ный угол и юж­ная сте­на ком­на­ты бы­ли за­ня­ты ико­на­ми и об­ра­за­ми, мно­гие из ко­то­рых яв­ля­лись по­дар­ка­ми ду­хов­ных чад. Сре­ди них – осо­бо по­чти­мая стар­цем Вла­ди­мир­ская ико­на Бо­жи­ей Ма­те­ри, пред ко­то­рой теп­ли­лась неуга­си­мая лам­па­да. Под ико­на­ми на пол­ке и ана­лое ле­жа­ли бо­го­слу­жеб­ные кни­ги. Вдоль за­пад­ной сте­ны сто­я­ла уз­кая де­ре­вян­ная кро­вать, над из­го­ло­вьем ко­то­рой на­хо­ди­лось Рас­пя­тие, а вы­ше – об­раз Спа­си­те­ля – Доб­ро­го Пас­ты­ря, несу­ще­го на пле­чах за­блуд­шую ов­цу. Над кро­ва­тью ви­се­ло мно­же­ство порт­ре­тов по­движ­ни­ков бла­го­че­стия и ду­хов­ных де­я­те­лей.

Здесь ста­рец со­вер­шал свой мо­лит­вен­ный по­двиг, здесь при­ни­мал бра­тию и по­се­ти­те­лей-муж­чин. Для жен­щин бы­ла уст­ро­е­на спе­ци­аль­ная внеш­няя кел­лия, вход в ко­то­рую был за огра­дой ски­та. Кро­ме то­го, каж­дый день ста­рец от­прав­лял­ся в мо­на­стырь, по­это­му вдоль уз­кой до­рож­ки, ве­ду­щей из ски­та в оби­тель, его обыч­но под­жи­да­ли па­лом­ни­ки и по­се­ти­те­ли, же­ла­ю­щие взять бла­го­сло­ве­ние стар­ца, об­ра­тить­ся к нему с во­про­са­ми, недо­уме­ни­я­ми. Отец Ма­ка­рий со­вер­шал этот путь до оби­те­ли все­гда в ок­ру­же­нии тол­пы по­чи­та­те­лей.

Хо­тя отец Ма­ка­рий с боль­шим бла­го­го­ве­ни­ем от­но­сил­ся к бо­го­слу­же­нию, но сам он, по­се­лив­шись в ски­ту, цер­ков­ных служб не со­вер­шал из-за врож­ден­но­го недо­стат­ка дик­ции. Ста­рец ис­прав­но по­се­щал все служ­бы, в хра­ме сто­ял, по вос­по­ми­на­ни­ям, в бо­ко­вом про­хо­де, весь уй­дя в мо­лит­ву. Но как глу­бо­ко по­ни­мал он все, ка­са­ю­ще­е­ся бо­го­слу­же­ния, цер­ков­но­го пе­ния и мо­литв, сви­де­тель­ству­ет та­кой слу­чай. Был то­гда в Оп­ти­ной по­слуш­ник Па­вел Сте­па­но­вич По­кров­ский (в мо­на­ше­стве – отец Пла­тон), друг Алек­санд­ра Ми­хай­ло­ви­ча Грен­ко­ва (бу­ду­ще­гостар­ца Ам­вро­сия), вслед за ним при­шед­ший в Оп­ти­ну. Он дол­го при­спо­саб­ли­вал­ся к мо­на­стыр­ской жиз­ни, непро­сто бы­ло от­ка­зать­ся от преж­не­го об­ра­за жиз­ни и мир­ских при­вы­чек. Од­ной из них бы­ла страсть к му­зы­ке. По­кров­ский иг­рал на скрип­ке, пом­нил мно­го про­из­ве­де­ний свет­ской му­зы­ки, при­зна­вал­ся, что они все вре­мя зву­чат у него в ду­ше. Отец Ма­ка­рий, сам ко­гда-то иг­рав­ший на скрип­ке, раз­ны­ми спо­со­ба­ми ста­рал­ся по­мочь но­во­на­чаль­но­му пре­одо­леть эту при­вя­зан­ность. Чтобы об­ра­тить его страсть на поль­зу ду­ше, отец Ма­ка­рий по­ру­чил ему пе­ре­пи­сы­вать но­ты цер­ков­ных служб, ра­зу­чи­вать но­вые на­пе­вы. Они ча­сто бе­се­до­ва­ли о цер­ков­ной му­зы­ке, при­чем По­кров­ский лю­бил пар­тес­ное, за­пад­ное пе­ние, от­ли­ча­ю­ще­е­ся от древ­не­го свет­ским ха­рак­те­ром. Од­на­жды ба­тюш­ка си­дел в сво­ей кел­лии один за пись­ма­ми, а Па­вел Сте­па­но­вич по обы­чаю за­шел к нему по­ка­зать но­вые но­ты, вот как он сам опи­сы­ва­ет этот эпи­зод: «На мою прось­бу он, по­ло­жив на стол пе­ро, на­чал рас­смат­ри­вать при­не­сен­ные мною но­ты. На­ко­нец, по­слу­шав от ме­ня на­пев дог­ма­ти­ка и, без со­мне­ния, же­лая пре­по­дать над­ле­жа­щее по­ня­тие о пе­нии цер­ков­ном, и при­том ра­зум­ном, он ска­зал мне: "Ну что ты ра­зу­ча­ешь все но­вое пар­тес­ное? Ну что в нем осо­бен­но­го? Как его мож­но срав­нить с на­шим цер­ков­ным пе­ни­ем? Мы вот как этот дог­ма­тик пе­ва­ли". И ста­рец за­пел его по цер­ков­но­му на­пе­ву. Стро­го цер­ков­ное его нот­ное пе­ние про­ник­ну­то бы­ло са­мым ис­крен­ним чув­ством вполне по­ни­ма­е­мо­го им пес­но­пе­ния. Он вос­пе­вал Небес­ную Ца­ри­цу Де­ву, как бы стоя пред Нею и со­зер­цая сла­ву Ее. Я за­был свои но­ты и с изум­ле­ни­ем гля­дел на по­ю­ще­го стар­ца и не мог на­ди­вить­ся: как это у та­ко­го ма­сти­то­го стар­ца, стро­го­го по­движ­ни­ка, муд­ро­го учи­те­ля, та­кое дет­ски неж­ное чув­ство, та­кая пла­мен­ная, мла­ден­че­ски ве­ру­ю­щая лю­бовь к Бо­жи­ей Ма­те­ри! Ба­тюш­ка чем даль­ше пел, тем глуб­же про­ни­кал­ся чув­ством пес­но­пе­ния. Го­лос его уже на­чал дро­жать. И лишь толь­ко про­пел он: «быв че­ло­век нас ра­ди», – пе­ние его пре­рва­лось. Сле­зы по­ли­лись у него ру­чьем. Скло­нив го­ло­ву, он пла­кал силь­нее и силь­нее и на­ко­нец за­ры­дал, как ди­тя, ото­рван­ное от лю­бя­щей его ма­те­ри – един­ствен­но­го уте­ше­ния. Дол­го сто­ял я, изум­лен­ный та­ким яв­ле­ни­ем. Про­шло с пол­ча­са, а ры­да­ния ба­тюш­ки не пре­кра­ща­лись. Вме­сте с тем ви­де­лось в нем та­кое глу­бо­кое чув­ство сми­ре­ния и пла­ме­не­ю­щей люб­ви к Гос­по­ду и Пре­чи­стой Бо­го­ма­те­ри, что мне да­же ста­ло стыд­но и смот­реть на него. Так я и не до­ждал­ся кон­ца ры­да­ния стар­ца и, глу­бо­ко рас­тро­ган­ный, по­шел со сво­и­ми но­та­ми к се­бе в кел­лию». Ни­ко­гда не участ­вуя в бо­го­слу­же­нии, ста­рец, по вос­по­ми­на­ни­ям, де­лал ис­клю­че­ние на Страст­ной Сед­ми­це и сам пел на утре­ни све­ти­лен: «Чер­тог Твой ви­жду, Спа­се мой, укра­шен­ный...», оче­ви­дец вспо­ми­нал об этом: «И как он пел? Ка­за­лось, что сло­во "ви­жду" име­ло в устах его под­лин­ное зна­че­ние и что пе­ние его вы­ра­жа­ло то, что в са­мом де­ле ви­де­ли его ду­шев­ные очи. Стар­че­ский го­лос дро­жал от воз­буж­де­ния чув­ства ду­хов­но­го, сле­зы ка­ти­лись по блед­ным его ла­ни­там; серд­ца же слу­шав­ших про­ни­ка­лись уми­ле­ни­ем. Неволь­но при­сут­ство­вав­шим в это вре­мя в хра­ме Бо­жи­ем по­чи­та­те­лям стар­ца мог­ла при­хо­дить мысль: "Те­бе ли, зем­ной Ан­гел и че­ло­век небес­ный, об­ле­чен­но­му в одеж­ду сми­ре­ния, во­пи­ять ко Гос­по­ду: одеж­ды не имам, да вни­ду в онь?"».

Лю­бовь стар­ца рас­про­стра­ня­лась на всё тво­ре­ние. Так, в зим­нее вре­мя, со­жа­лея об оста­ю­щих­ся без пи­щи пти­цах, он обыч­но да­вал рас­по­ря­же­ние ке­лей­ни­кам под­карм­ли­вать их, для это­го к его ок­ну бы­ла при­де­ла­на кор­муш­ка: «...до­воль­ное ко­ли­че­ство си­ни­чек, ко­ноп­ля­нок и ма­лень­ких се­рых дят­лов сле­та­лось поль­зо­вать­ся бла­го­де­я­ни­ем стар­ца. За­ме­тив же, что боль­шие пти­цы, сой­ки, ста­ли оби­жать мел­ких без­за­щит­ных пти­чек, за­раз по­едая то, что им ста­ло бы на це­лый день, ста­рец, пи­ша нуж­ные пись­ма, сам по вре­ме­нам под­ни­мал­ся со сту­ла, чтобы сту­ком в ок­но про­го­нять хищ­ни­ков. Но ви­дя, что это не по­мо­га­ет, он уже ве­лел сы­пать зер­на в бан­ку, из ко­то­рой мел­кие птич­ки лег­ко мог­ли до­ста­вать их, вле­тая в оную; сой­кам же ста­ло неудоб­но оби­жать их». Ба­тюш­ка очень лю­бил при­ро­ду, в лет­нее вре­мя неред­ко про­гу­ли­вал­ся по ски­ту, лю­бу­ясь цвет­ни­ка­ми, вот стро­ки из его пись­ма: «У нас про­хо­дят дож­дич­ки с гро­мом, и па­ки про­си­я­ва­ет солн­це. По­го­да бла­го­рас­тво­рен­ная. Жас­ми­ны в пол­ном цве­те, а ге­ор­ги­ны рас­цве­та­ют. Как бы нам по­ста­рать­ся укра­сить ду­шев­ный наш вер­то­град цве­та­ми доб­ро­де­те­лей, бла­го­уха­ю­щих сми­ре­ни­ем!» В дру­гом пись­ме ба­тюш­ка рас­ска­зы­ва­ет о «пти­чьей сто­ло­вой»: «У ме­ня бы­ва­ет вся­кий день мно­го го­стей пер­на­тых. К ок­ну при­де­ла­на по­лоч­ка, и сып­лем зе­рен раз­ных. При­ле­та­ют раз­но­го ро­да пташ­ки: си­нич­ки, во­ро­бьи, ивань­чи­ки (мел­кие се­рые дят­лы), сой­ки и дру­гие. И вся­кая сво­им ма­не­ром кор­мит­ся. Есте­ствен­ная на­у­ка в на­ту­ре, и вид­на твор­че­ская си­ла и пре­муд­рость».

По сви­де­тель­ствам близ­ко знав­ших стар­ца, до са­мой кон­чи­ны он со­хра­нил жи­вость ха­рак­те­ра и по­движ­ность: «Жи­вость эта про­яв­ля­лась во всех его дей­стви­ях – в чте­нии, раз­го­во­ре, по­ход­ке, во всех его за­ня­ти­ях и да­же в неко­то­рых те­ло­дви­же­ни­ях... По той же жи­во­сти ха­рак­те­ра он не лю­бил и в дру­гих мед­ли­тель­но­сти и вя­ло­сти, дол­гих сбо­ров и т. п. Так, на­при­мер, ес­ли ко­му слу­ча­лось ехать с ним в до­ро­гу, на­доб­но бы­ло со­брать­ся спеш­но или за­ра­нее; по­то­му что, ед­ва лишь по­да­ны бы­ва­ли ло­ша­ди, он уже го­тов был к отъ­ез­ду и шел са­дить­ся. В де­лах по­слу­ша­ния так­же лю­бил, чтобы всё бра­ти­я­ми де­ла­лось ско­ро, или, вер­нее ска­зать, с усер­ди­ем и тща­ни­ем, ибо что де­ла­ет­ся усерд­но и тща­тель­но, то бы­ва­ет спо­ро и ско­ро. Небреж­но­сти же не мог тер­петь да­же в ма­ло­важ­ных де­лах. На­при­мер, ес­ли кто, взяв в ру­ки кни­гу, вслед­ствие то­роп­ли­во­сти или про­сто без вни­ма­ния по­ло­жит ее ниж­ней сто­ро­ной вверх, уви­дев это, ста­рец не пре­минет за­ме­тить: "Ты по­ло­жил кни­гу небреж­но – это нехо­ро­шо",– и сам по­пра­вит ее».

В вос­по­ми­на­ни­ях о стар­це со­хра­ни­лись мель­чай­шие по­дроб­но­сти его ха­рак­те­ра, при­вы­чек, свет­лый об­раз ба­тюш­ки Ма­ка­рия до­рог был ты­ся­чам лю­дей, но боль­шую часть вос­по­ми­на­ний со­став­ля­ют сви­де­тель­ства о бла­го­де­я­ни­ях стар­ца – его со­ве­тах, уте­ше­ни­ях, мно­го­чис­лен­ных слу­ча­ях ис­це­ле­ний и из­бав­ле­ния от опас­но­сти по его мо­лит­ве. При этом для него глав­ным бы­ло не про­сто раз­ре­шить ка­кую-то кон­крет­ную про­бле­му, но на­пра­вить ду­шу че­ло­ве­ка на путь спа­се­ния, об­ра­тить его мыс­ли, ду­шу, да и всю жизнь к Бо­гу.

Ду­хов­ное окорм­ле­ние

Вре­мя, сво­бод­ное от мо­лит­вы, бо­го­слу­же­ний, за ис­клю­че­ни­ем крат­ко­го от­ды­ха, отец Ма­ка­рий по­свя­щал слу­же­нию ближ­ним. Ке­лей­ни­ки стар­ца сви­де­тель­ство­ва­ли, что не бы­ло слу­чая, чтобы он от­ка­зал ко­му-ни­будь в по­мо­щи, дверь кел­лии ни­ко­гда не за­пи­ра­лась. Да­же но­чью, бы­ва­ло, при­хо­ди­ли к нему с неот­лож­ны­ми во­про­са­ми, и он тут же под­ни­мал­ся с по­сте­ли, ка­ким бы тя­же­лым не вы­дал­ся день на­ка­нуне.

Ба­тюш­ка от­ли­чал­ся по­ра­зи­тель­ной па­мя­тью, над ко­то­рой бы­ли не власт­ны го­ды. Сто­и­ло ему один раз по­об­щать­ся с че­ло­ве­ком, – и он уже на­все­гда за­по­ми­нал его, со все­ми жи­тей­ски­ми об­сто­я­тель­ства­ми, про­бле­ма­ми, так что при но­вой встре­че, через ка­кое бы вре­мя она ни про­изо­шла, сра­зу узна­вал че­ло­ве­ка и рас­спра­ши­вал о его де­лах.

Од­ним из свойств стар­ца Ма­ка­рия бы­ло уди­ви­тель­ное уме­ние по­чув­ство­вать че­ло­ве­ка, най­ти к каж­до­му под­ход, со­от­вет­ству­ю­щий его ха­рак­те­ру, ко­го нуж­но – уте­шить, ко­го-то при­обод­рить, к дру­го­му про­явить стро­гость. Он знал ме­ру и воз­мож­но­сти каж­до­го. Ес­ли че­ло­век не слу­шал его со­ве­та или об­ра­щал­ся с во­про­сом, а на са­мом де­ле со­би­рал­ся по­сту­пить по-сво­е­му – отец Ма­ка­рий го­во­рил про­сто: «Де­лай как хо­чешь». Дав­но знав­шие стар­ца по­ни­ма­ли, что нет ху­же это­го от­ве­та – он озна­чал, что че­ло­век не го­тов по­сле­до­вать во­ле Бо­жи­ей, от­кры­ва­е­мой через стар­ца. Отец Ма­ка­рий был очень снис­хо­ди­те­лен к гре­ху, ко­гда ви­дел, что че­ло­век ис­кренне и глу­бо­ко рас­ка­и­ва­ет­ся. Са­мым тя­же­лым для него бы­ло, ес­ли че­ло­век про­яв­лял непо­слу­ша­ние и свое­во­лие.

По вос­по­ми­на­ни­ям, ба­тюш­ке про­ще бы­ло об­щать­ся с людь­ми сред­не­го и низ­ше­го со­сло­вий, они це­ли­ком до­ве­ря­ли ему, не ис­ка­ли в нем «внеш­ней уче­но­сти», го­то­вы бы­ли сра­зу от­крыть серд­це, да и ве­ру име­ли бо­лее креп­кую. Но сла­ва стар­ца бы­ла уже так ве­ли­ка, что для бе­се­ды с ним при­ез­жа­ли и пред­ста­ви­те­ли выс­ше­го со­сло­вия, го­су­дар­ствен­ные де­я­те­ли, пи­са­те­ли, уче­ные. Ста­рец на­хо­дил­ся в ду­хов­ной друж­бе с се­мей­ством Ки­ре­ев­ских, ко­то­рое со­дей­ство­ва­ло ему в из­да­нии свя­то­оте­че­ских тру­дов, о чем речь еще впе­ре­ди. Сре­ди зна­ме­ни­тых по­се­ти­те­лей стар­ца Ма­ка­рия – пи­са­тель Ни­ко­лай Ва­си­лье­вич Го­голь. Он неод­но­крат­но при­ез­жал в Оп­ти­ну, при этом обя­за­тель­но встре­чал­ся для бе­се­ды со стар­цем. Отец Ма­ка­рий мно­го со­дей­ство­вал то­му ду­хов­но­му пе­ре­во­ро­ту, ко­то­рый уже со­зре­вал в ду­ше пи­са­те­ля и в ре­зуль­та­те ко­то­ро­го бы­ли со­зда­ны его по­след­ние, наи­бо­лее глу­бо­кие про­из­ве­де­ния – «Пись­ма о Бо­же­ствен­ной ли­тур­гии», «Вы­бран­ные ме­ста из пе­ре­пис­ки с дру­зья­ми». Об­ще­ние Го­го­ля со стар­цем – не толь­ко важ­ней­ший факт его био­гра­фии, но и знак то­го об­ще­го по­во­ро­та рус­ской куль­ту­ры в це­лом к пра­во­сла­вию, ве­ре, ду­хов­ным тра­ди­ци­ям, ко­то­рый по­сте­пен­но на­чал про­ис­хо­дить в се­ре­дине XIX сто­ле­тия.

Бы­ли сре­ди по­се­ти­те­лей и та­кие, ко­то­рые, как вспо­ми­на­ют, «при­хо­ди­ли к стар­цу из од­но­го лю­бо­пыт­ства и во вре­мя бе­се­ды с ним бо­лее по­хо­ди­ли на явив­ших­ся по­учать его са­мо­го, неже­ли же­лав­ших услы­шать от него что-ли­бо по­лез­ное. Ста­рец, по­свя­тив­ший се­бя все­це­ло на слу­же­ние ближ­ним и не же­лая ни­ко­го оскор­бить, их при­ни­мал, хо­тя по вре­ме­нам и жа­ло­вал­ся сво­им близ­ким уче­ни­кам, что та­кие по­се­ти­те­ли лишь от­ни­ма­ют у него до­ро­гое вре­мя, ему не при­над­ле­жа­щее. "Ба­тюш­ка! – за­ме­ти­ли ему од­на­жды по ухо­де та­ко­го гос­по­ди­на,– он, ка­жет­ся, бо­лее по­учал вас?" – "Что ж,– от­ве­тил сми­рен­ный ста­рец,– спа­си­бо ему. Он луч­ше вас по­нял ме­ня. Че­му доб­ро­му мож­но на­учить­ся от ме­ня, греш­но­го? А он мно­гое зна­ет – все зна­ет". Слу­ча­лось, что кто-ли­бо из та­ко­вых лю­бо­пыт­ни­ков, не по­ни­мая, за­чем по­се­ща­ли стар­ца лю­ди ве­ру­ю­щие, на­чи­нал оспа­ри­вать ска­зан­ное им в от­вет со­во­прос­ни­ку. То­гда, кро­ме ред­ких и осо­бых слу­ча­ев (то есть ес­ли речь шла не о пред­ме­тах ве­ры), ста­рец тот­час же пре­кра­щал или, вер­нее ска­зать, со­кра­щал бе­се­ду, го­во­ря: "Как зна­е­те; вы, ко­неч­но, зна­е­те это луч­ше ме­ня, я че­ло­век неуче­ный". И за­тем или во­все умол­кал, или про­дол­жал бе­се­ду уже о ка­ких-ли­бо по­сто­рон­них пред­ме­тах, что он шу­тя на­зы­вал, как в уст­ной бе­се­де, так и в пись­мен­ной,– "трынь-брынь"».

Дра­го­цен­ным со­кро­ви­щем для всех, ищу­щих спа­се­ния, яв­ля­ют­ся пись­ма от­ца Ма­ка­рия ду­хов­ным ча­дам. Вот как оце­нил их зна­че­ние по вы­хо­де со­бра­ния пи­сем к мо­на­ше­ству­ю­щим игу­мен Ан­то­ний (Боч­ков): «Пись­ма его мо­гут быть на­зва­ны ча­са­ми, по ко­то­рым и во утро, и в пол­день, и но­щию мож­но по­ве­рять жизнь вся­ко­му мо­на­ху и мо­на­хине, для ко­то­рых они на­зна­че­ны. И юный, и зре­лый, и ста­рый мо­жет при­бе­гать во вся­кое вре­мя к это­му ука­за­те­лю, ко­то­рый сам ше­ство­вал неуклон­но по пу­ти Солн­ца прав­ды. Глу­бо­чай­шая осто­рож­ность в со­ве­тах, с твер­до­стию и про­сто­тою дан­ных не на крат­кое вре­мя, но ча­сто на мно­гие го­ды, при­ме­не­ние со­ве­тов к воз­рас­ту во­про­шав­ших, к их уст­ро­е­нию, ко вре­ме­ни и их об­сто­я­тель­ствам, зна­ние мо­на­ше­ской жиз­ни и че­ло­ве­че­ско­го серд­ца – все это ута­ен­ное от ми­ра со­кро­ви­ще муд­ро­сти и опыт­но­сти так и бро­са­ет­ся в гла­за, при­о­бык­шие раз­ли­чать си­я­ние на­сто­я­щих до­ро­гих кам­ней от фаль­ши­во­го блес­ка. В от­це Ма­ка­рии во­все не ви­дишь ас­ке­та-схо­ла­сти­ка: ред­ко вы­став­ля­ет он се­бя учи­те­лем, а толь­ко бла­гим со­вет­ни­ком, ко­то­рый, од­на­ко ж, зна­ет всю це­ну сво­их со­ве­тов, вну­шен­ных мно­го­лет­ним опы­том и про­ве­рен­ных не од­на­жды на мно­гих лю­дях». Поз­же бы­ли из­да­ны и пись­ма стар­ца к ми­ря­нам, так что каж­дый мо­жет най­ти в его на­сле­дии бес­цен­ный клад ду­хов­ных со­ве­тов. По­мо­щью стар­ца поль­зо­ва­лось огром­ное ко­ли­че­ство ино­ков и ми­рян.

Бла­го­дат­ные да­ры

Сви­де­тель­ства про­яв­ле­ния бла­го­дат­ных да­ров стар­ца – про­зор­ли­во­сти, ис­це­ле­ния от неду­гов, ду­хов­ной рас­су­ди­тель­но­сти – неис­чис­ли­мы. При­ве­дем лишь несколь­ко при­ме­ров.

Ис­це­ле­ние бес­но­ва­то­го

Один из по­чи­та­те­лей стар­ца при­вез в Оп­ти­ну сво­е­го дру­га, стра­дав­ше­го ду­шев­ной бо­лез­нью, при­чи­ны ко­то­рой ни­кто не мог по­нять, а тем бо­лее с ней спра­вить­ся. По­се­лив­шись с боль­ным в го­сти­ни­це, он по­слал за стар­цем, ни­че­го не со­об­щая о то­ва­ри­ще, при­е­хав­шем с ним. Ко­гда ста­рец шел по ко­ри­до­ру, боль­ной стал про­яв­лять силь­ное бес­по­кой­ство, го­во­ря: «Ма­ка­рий идет! Ма­ка­рий идет!» Сто­и­ло стар­цу пе­ре­шаг­нуть по­рог ком­на­ты, как боль­ной бро­сил­ся на него с ру­га­тель­ства­ми и уда­рил по ли­цу. Отец Ма­ка­рий тот­час, не дрог­нув, под­ста­вил по еван­гель­ской за­по­ве­ди дру­гую ще­ку. Сми­ре­ние стар­ца по­ра­зи­ло бе­са, ко­то­рый и яв­лял­ся при­чи­ной бо­лез­ни. Боль­ной упал без чувств к но­гам от­ца Ма­ка­рия, про­ле­жал так дол­гое вре­мя в пол­ном оце­пе­не­нии, но под­нял­ся уже со­вер­шен­но здо­ро­вым. Он ни­че­го не пом­нил о сво­ем по­ступ­ке, бо­лезнь окон­ча­тель­но его оста­ви­ла.

Рас­сказ мо­на­хи­ни Алев­ти­ны

«Моя род­ная сест­ра, Ма­рия Пав­лов­на По­лу­ни­на, стра­да­ла при­пад­ка­ми бес­но­ва­ния. Мать на­ша при­е­ха­ла с ней в мо­на­стырь, и мы с ма­те­рью по­ве­ли ее в Оп­ти­ну пу­стынь. Еще пе­ред тем в на­шей церк­ви она силь­но бес­по­ко­и­лась, а до­ро­гой все бра­ни­ла ме­ня, что у ме­ня ру­ка про­кля­тая, на ру­ке же у ме­ня бы­ли на­де­ты ба­тюш­ки­ны чет­ки. Ко­гда мы при­шли в Оп­ти­ну, то се­ли до­жи­дать­ся ба­тюш­ку на до­рож­ке око­ло ски­та. Вдруг сест­ра за­кри­ча­ла: "Вон идет се­дой!" – и за­би­лась. Дей­стви­тель­но, из ски­та вы­шел ба­тюш­ка, по­до­шел к нам и ка­ким-то по­яс­ком опо­я­сал боль­ную. Она пе­ре­гну­лась на­зад, как бы пе­ре­ло­ми­лась, и как буд­то оце­пе­не­ла. По­том, как оп­ра­ви­лась, ба­тюш­ка по­слал нас на мо­гил­ку ба­тюш­ки от­ца Лео­ни­да. Он все­гда при­кры­вал чем-ни­будь свои ис­це­ле­ния. Там мы по­мо­ли­лись и взя­ли пе­соч­ку с его мо­гил­ки. Сест­ра успо­ко­и­лась. На дру­гой день бы­ла у обед­ни. Ба­тюш­ка да­вал ей ан­ти­дор; и она при­ни­ма­ла спо­кой­но. По­сле то­го преж­них при­пад­ков с нею уже ни­ко­гда не бы­ло».

От­вет на пись­мо

Ко­гда из­вест­ный пи­са­тель Иван Ва­си­лье­вич Ки­ре­ев­ский пер­вый раз ис­по­ве­до­вал­ся у стар­ца, это про­из­ве­ло на него очень силь­ное впе­чат­ле­ние. По­сле это­го он на­пи­сал от­цу Ма­ка­рию пись­мо, где бы­ло мно­го важ­ных ду­хов­ных во­про­сов. Сво­ей жене Ки­ре­ев­ский при этом ска­зал: «Со­зна­юсь, что ему труд­но бу­дет от­ве­чать мне». Ка­ко­во же бы­ло его удив­ле­ние, ко­гда мень­ше чем через час ему при­нес­ли пись­мо стар­ца, со­дер­жа­щее про­стран­ные от­ве­ты на все во­про­сы, за­дан­ные в пись­ме, ко­то­ро­го отец Ма­ка­рий в тот мо­мент еще ни­как не мог по­лу­чить. Это со­бы­тие по­тряс­ло Ки­ре­ев­ско­го, убе­див­ше­го­ся в бла­го­дат­но­сти стар­ца.

Из пи­сем стар­ца

Луч­шую оцен­ку пи­сем стар­ца Ма­ка­рия дал свя­ти­тель Фе­о­фан За­твор­ник по­сле зна­ком­ства с их из­да­ни­ем: «Пи­ше­те, что вы чи­та­е­те все пись­ма оп­тин­ско­го стар­ца Ма­ка­рия. Бла­го­сло­вен­ные книж­ки его! Глу­бо­кий ве­ет от них дух сми­ре­ния и на­ве­ва­ет его на вся­ко­го чи­та­ю­ще­го. Пе­ре­чи­ты­вай­те ча­ще. Не ме­ша­ет вы­пис­ки де­лать, чтоб в слу­чае нуж­ды по­до­гре­вать дух сми­ре­ния, из всех ду­хов са­мо­нуж­ней­ший». В пись­мах стар­ца на­хо­дим и от­клик на зло­бо­днев­ные во­про­сы об­ще­ствен­ной жиз­ни, к ко­то­рым ста­рец не был рав­но­ду­шен, всем серд­цем бо­лея за судь­бу Рос­сии. Вот несколь­ко фраг­мен­тов его пи­сем:

«Чув­ствен­ность по­мра­ча­ет ум наш. Все на­ше по­пе­че­ние и по­мыш­ле­ние о том, чтобы до­ста­вить по­кой те­лу; а о ду­ше ма­ло ра­дим – стра­стей не ис­ко­ре­ня­ем, и да­же не про­ти­вим­ся им; и от то­го ли­ша­ем­ся ми­ра и по­коя ду­шев­но­го».

«Са­мая пе­чаль об умер­ших, оза­рен­ная све­том ис­тин­но­го ра­зу­ма, ис­та­и­ва­ет, а на ме­сте оной за­чи­на­ет про­зя­бать бла­гое упо­ва­ние, уте­ша­ю­щее и ве­се­ля­щее ду­шу. Фа­на­тизм стес­ня­ет об­раз мыс­лей че­ло­ве­ка, – ис­тин­ная ве­ра да­ет ему сво­бо­ду. Сия сво­бо­да об­на­ру­жи­ва­ет­ся твер­до­стью че­ло­ве­ка при всех воз­мож­ных счаст­ли­вых и несчаст­ли­вых слу­ча­ях... За все сла­ва Пре­ми­ло­серд­но­му Бо­гу, из­ли­ва­ю­ще­му нам во вся­ком слу­чае неиз­ре­чен­ные бла­га; ибо ис­точ­ник бла­го­сти не мо­жет ис­то­чать из се­бя ни­ка­ких дру­гих волн, кро­ме бла­гост­ных, не по­ни­мая ко­их, че­ло­век ча­сто роп­щет на Все­бла­го­го».

«Спра­ши­ва­ешь, как очи­щать стра­сти? И что есть страсть? И как нуж­но за­смат­ри­вать по­ча­ще в глу­би­ну сво­е­го серд­ца? Ка­кие же ты бу­дешь очи­щать стра­сти, ко­гда ты и не зна­ешь, что есть страсть? И как вхо­дить в глу­би­ну серд­ца сво­е­го? Это вы­со­кий во­прос! Стра­стей мно­го есть в нас, но глав­ных три: сла­во­лю­бие, сла­сто­лю­бие и среб­ро­лю­бие; а от сих еще пять, о ко­их по­дроб­но пи­шут свя­тые Кас­си­ан и Hил Сор­ский, и как оным про­ти­вить­ся. Еще у свя­то­го Иса­а­ка мно­го пи­са­но о стра­стях и у про­чих от­цов. Как же ты хо­чешь вхо­дить в глу­би­ну серд­ца, ко­гда оно за­ва­ле­но ко­ло­да­ми, ка­ме­нья­ми, хво­ро­стом, со­ром, па­у­ти­ною и пы­лью? Вхо­дить в глу­би­ну серд­ца – зна­чит, пы­лин­ки чтобы не бы­ло. Ты преж­де вы­брось круп­ные ве­щи: ко­ло­ды, кам­ни, хво­рост, а по­том сни­ми па­у­ти­ну, и то­гда бу­дешь вы­ме­тать и пыль».

«Ты упо­ми­на­ешь, что не име­ешь чи­стой мо­лит­вы, а па­ре­ние по­мыс­лов. Це­ну дать на­шей мо­лит­ве есть не на­ше де­ло, а Ис­пы­ту­ю­ще­го серд­ца и утро­бы и Да­ю­ще­го мо­лит­ву мо­ля­ще­му­ся. Мо­лись, но сми­рен­но; к че­му и неволь­но по­нуж­да­ет нас па­ре­ние по­мыс­лов. По­нуж­дать се­бя на­доб­но не к од­ной мо­лит­ве, по сло­ву свя­то­го Ма­ка­рия, но и ко вся­кой доб­ро­де­те­ли».

«"Мно­ги скор­би пра­вед­ным, и мно­ги ра­ны греш­но­му",– Свя­тый Дух усты Да­ви­до­вы гла­го­лет. Кто же без скор­би из нас? От ни­ще­го и до но­ся­ще­го диа­ди­му не най­дешь здесь со­вер­шен­но ми­ра и спо­кой­ствия. И все оное Гос­подь по­сы­ла­ет каж­до­му в свое вре­мя и по ме­ре по­тре­бы для него, чтобы здеш­ним скорб­ным пу­тем при­ве­сти нас в Цар­ствие Небес­ное. Скор­бя­ми очи­ща­ют­ся гре­хи, пре­дот­вра­ща­ют­ся (лю­ди) от гре­хов, и ис­пы­ты­ва­ет­ся ве­ра на­ша. Кто ж по­хва­лит­ся не иметь гре­ха? А по­то­му мы и есмы долж­ни­цы Бо­гу. Лю­ди же, нас оскорб­ля­ю­щие, не са­ми со­бою де­ла­ют, a по­пу­ще­ни­ем Бо­жи­им; и по­то­му они суть ору­дие Бо­жие...».

«Глав­ное в ис­по­ве­ди – на­доб­но иметь серд­це со­кру­шен­но и сми­рен­но, ко­то­рое Бог не уни­чи­жит. И еже­днев­но на­доб­но иметь ис­пы­та­ние са­мих се­бя и уко­рять се­бя; за со­де­ян­ное на­ми при­но­сить пе­ред Бо­гом по­ка­я­ние – что и чи­та­ем в тре­тьей мо­лит­ве на сон гря­ду­щим».

«Изъ­яс­ня­е­те за­ме­ча­ния ва­ши о на­шем вре­ме­ни, на­хо­дя­щем­ся в дви­же­нии и вол­не­нии: че­го-то ищут доб­ро­го и но­во­го. Но как оно­го ищут? И где хо­тят най­ти? Ци­ви­ли­за­ция и про­гресс! А на пра­во­слав­ную ре­ли­гию (ве­ру) не об­ра­ща­ют вни­ма­ния. А на оной-то ос­но­вы­ва­ет­ся все на­ше бла­жен­ство, и вре­мен­ное, и веч­ное. Ум­ные, уче­ные, об­ра­зо­ван­ные лю­ди хо­тят ве­ро­вать по-сво­е­му, а не как учит нас пра­во­слав­ная цер­ковь. Уче­ние Церк­ви непо­гре­ши­мо, хо­тя в ис­пол­ни­те­лях оно­го и най­дут­ся по­гре­ша­ю­щие. Но часть не есть це­лое; а на­смеш­ни­ки над по­гре­ша­ю­щи­ми об­ра­ща­ют язык свой на всю Цер­ковь; а в Церк­ви все на­ше бла­го и спа­се­ние. Та­ин­ства цер­ков­ные суть про­вод­ни­ки в Цар­ство Небес­ное; слу­жи­те­ли оным и со­вер­ши­те­ли – ду­хо­вен­ство, на ко­то­рое так наг­ло и ядо­ви­то на­па­да­ют об­ра­зо­ван­ные ум­ни­ки и за­ра­жа­ют немощ­ных, а па­че на­по­я­ют сим ядом юно­ше­ство».

«Серд­це об­ли­ва­ет­ся кро­вию при рас­суж­де­нии ва­шем о на­шем лю­без­ном оте­че­стве Рос­сии, на­шей ма­туш­ке. Ку­да она мчит­ся? Че­го ищет? Че­го ожи­да­ет? Про­све­ще­ние воз­вы­ша­ет­ся, но мни­мое. Оно об­ма­ны­ва­ет се­бя в сво­ей на­деж­де. Юное по­ко­ле­ние пи­та­ет­ся не мле­ком уче­ния Свя­той на­шей пра­во­слав­ной Церк­ви, а ка­ким-то ино­зем­ным мут­ным, ядо­ви­тым за­ра­жа­ет­ся ду­хом. И дол­го ли это про­дол­жит­ся? Ко­неч­но, в судь­бах Про­мыс­ла Бо­жия на­пи­са­но то, че­му долж­но быть, но от нас со­кры­то, по неиз­ре­чен­ной Его пре­муд­ро­сти. А, ка­жет­ся, на­ста­ет то вре­мя, по пред­ре­че­нию оте­че­ско­му: "Спа­са­яй да спа­сет свою ду­шу!"».

Сви­де­тель­ство свя­то­сти

Бла­го­дат­ные да­ры стар­ца бы­ли оче­вид­ны. Как ни ста­рал­ся он неза­мет­но для ок­ру­жа­ю­щих со­вер­шать свои бла­го­де­я­ния, скрыть их бы­ло невоз­мож­но, сла­ва от­ца Ма­ка­рия рас­про­стра­ня­лась и рос­ла с каж­дым го­дом. Но еще при жиз­ни стар­ца неко­то­рым из его ду­хов­ных чад Гос­подь от­кры­вал сте­пень его внут­рен­не­го со­вер­шен­ства. Вот рас­сказ мо­на­хи­ни Сев­ско­го мо­на­сты­ря ма­туш­ки Ма­ка­рии (До­мо­гац­кой): «Это бы­ло еще при жиз­ни ба­тюш­ки Ма­ка­рия. В июне или июле 1860 го­да на­ше­го (Сев­ско­го) мо­на­сты­ря по­слуш­ни­ца Ели­са­ве­та вме­сте с дру­ги­ми дву­мя мо­на­хи­ня­ми при­е­ха­ла в Оп­ти­ну к ба­тюш­ке от­цу Ма­ка­рию. Все они, по обы­чаю, по­ме­сти­лись в мо­на­стыр­ской го­сти­ни­це, оп­ре­де­лен­ной соб­ствен­но для при­ез­жих мо­на­хинь. Нелишне за­ме­тить здесь, что по­слуш­ни­ца Ели­са­ве­та в осо­бен­но­сти за­ме­ча­тель­на бы­ла про­сто­тою нра­ва и мно­же­ством по­не­сен­ных ею скор­бей по при­чине бед­но­сти по­сле мир­ской жиз­ни в до­воль­стве. Из окон кел­лий оста­но­вив­ших­ся в них мо­на­хинь был вид на го­сти­ный двор и на до­рож­ку, про­ле­гав­шую через лес из ски­та на го­сти­ни­цу. В один день, око­ло вось­ми ча­сов утра, си­де­ла Ели­са­ве­та в од­ной из этих ке­лий и смот­ре­ла в ок­но на скит­скую до­рож­ку и вдруг услы­ха­ла до­но­сив­ши­е­ся от­ту­да зву­ки уди­ви­тель­но при­ят­но­го пе­ния. Смот­рит: идет ста­рец Ма­ка­рий и по сто­ро­нам его две­на­дцать му­жей, ко­то­рые оде­ты бы­ли в бе­лые одеж­ды, а свер­ху име­ли схи­мы. На го­ло­вах у них бы­ли схим­ни­че­ские ку­ко­ли, так­же бе­лые и бле­стя­щие. Ка­кое-то стран­ное внут­рен­нее чув­ство под­ска­за­ло ей, что это бы­ли свя­тые апо­сто­лы. Двое из них ве­ли стар­ца под ру­ки, а неко­то­рые шли впе­ре­ди и нес­ли под­свеч­ни­ки с воз­жжен­ны­ми све­ча­ми. Меж­ду тем про­сто­душ­ная по­слуш­ни­ца не при­да­ла это­му ви­де­нию осо­бен­но­го зна­че­ния. Ей во­об­ра­зи­лось, что, ве­ро­ят­но, в Оп­ти­ной Пу­сты­ни уста­но­вил­ся обы­чай с та­кою тор­же­ствен­но­стью но­сить Свя­тые Да­ры для при­об­ще­ния боль­ных; а в го­сти­ни­це в то вре­мя бы­ла боль­ная. Долж­но быть, Ели­са­ве­та в са­мо­заб­ве­нии и не по­ду­ма­ла о том, что ви­де­ла свя­тых апо­сто­лов. Ста­рец дей­стви­тель­но в кон­це ран­ней обед­ни при­хо­дил из ски­та на го­сти­ни­цу; но толь­ко, кро­ме Ели­са­ве­ты, ни­кто не ви­дал со­про­вож­дав­ших его му­жей. Ко­гда же по­слуш­ни­ца эта по­шла в цер­ковь к позд­ней обедне, она слу­чай­но встре­ти­ла на го­сти­ном дво­ре воз­вра­щав­ше­го­ся в скит стар­ца. При­няв от него по обы­чаю бла­го­сло­ве­ние, она по­шла с ним по од­ной до­рож­ке; а дру­гие, со­про­вож­дав­шие стар­ца, шли сза­ди их. Про­шед­ши несколь­ко ша­гов, ста­рец, об­ра­тив­шись к ней, спро­сил: "А ко­го ты, Ли­за, ныне ви­де­ла?" По­слуш­ни­ца и во­об­ра­зить не мог­ла, чтобы ста­рец знал о ви­ден­ном ею; но, опом­нив­шись и все еще хо­ро­шо не по­ни­мая смысл стар­це­ва во­про­са, от­ве­ти­ла: "Я ви­де­ла, ба­тюш­ка, апо­сто­лов" – "А ко­го они ве­ли?" – про­дол­жал ста­рец спра­ши­вать с улыб­кой. По­ра­жен­ная та­кой неча­ян­но­стью и от­кры­ти­ем ее тай­ны – так как до се­го вре­ме­ни ни­кто об этом не знал, – Ели­са­ве­та вскрик­ну­ла: "Ах, ба­тюш­ка, да ведь ве­ли-то они вас!" При этом ста­рец стро­го за­пре­тил ей от­кры­вать это ко­му бы то ни бы­ло до са­мой его кон­чи­ны"».

Кни­го­из­да­тель­ская де­я­тель­ность

Отец Ма­ка­рий по­свя­тил мно­го лет под­го­тов­ке к пе­ча­ти пе­ре­во­дов свя­то­оте­че­ских тво­ре­ний, сде­лан­ных еще стар­цем Па­и­си­ем Ве­лич­ков­ским, но из­дан­ных лишь ча­стич­но, а в Рос­сии прак­ти­че­ски недо­ступ­ных для чи­та­те­лей.

В Оп­ти­ной Пу­сты­ни со вре­ме­нем ока­за­лось це­лое со­бра­ние пе­ре­во­дов и соб­ствен­ных тру­дов стар­ца Па­и­сия. В ке­лей­ной биб­лио­те­ке стар­ца Ма­ка­рия хра­ни­лись ру­ко­пис­ные пе­ре­во­ды пи­са­ний пре­по­доб­ных Иоан­на Ле­ствич­ни­ка, Ма­ка­рия Ве­ли­ко­го, свя­тых Вар­со­но­фия и Иоан­на, Мак­си­ма Ис­по­вед­ни­ка, Фе­о­до­ра Сту­ди­та, Гри­го­рия Си­на­и­та, Гри­го­рия Па­ла­мы и дру­гих про­слав­лен­ных от­цов Церк­ви, пе­ре­дан­ные ему еще стар­цем Афа­на­си­ем (За­ха­ро­вым). У стар­ца Лео­ни­да так­же бы­ли ру­ко­пи­си пе­ре­во­дов тво­ре­ний свя­тых от­цов, по­пав­шие к нему от схи­мо­на­ха Фе­о­до­ра, как и отец Афа­на­сий, быв­ше­го уче­ни­ком стар­ца Па­и­сия. Со вре­ме­нем пред­ста­ви­лась воз­мож­ность опуб­ли­ко­вать их.

Неда­ле­ко от Оп­ти­ной Пу­сты­ни на­хо­ди­лось се­ло Дол­би­но, ста­рин­ная вот­чи­на се­мей­ства Ки­ре­ев­ских. Иван Ва­си­лье­вич Ки­ре­ев­ский, за­ме­ча­тель­ный рус­ский фило­соф, пи­са­тель, пуб­ли­цист был пре­дан­ным ду­хов­ным ча­дом стар­ца Ма­ка­рия. У его же­ны На­та­лии Пет­ров­ны так­же хра­ни­лись ру­ко­пи­си пе­ре­во­дов стар­ца Па­и­сия, по­пав­шие к ней от ее по­чив­ше­го ду­хов­ни­ка, мос­ков­ско­го стар­ца Фила­ре­та Но­воспас­ско­го. В 1845 го­ду И.В. Ки­ре­ев­ский, из­да­вав­ший то­гда жур­нал «Моск­ви­тя­нин», пред­ло­жил от­цу Ма­ка­рию по­ме­стить там ка­кую-ли­бо ста­тью ду­хов­но­го со­дер­жа­ния. Ста­рец при­нял это пред­ло­же­ние с бла­го­дар­но­стью и от­ве­тил, что он хо­тел бы по­ме­стить жиз­не­опи­са­ние стар­ца Па­и­сия (Ве­лич­ков­ско­го). Ста­тья бы­ла на­пе­ча­та­на в 12-м но­ме­ре «Моск­ви­тя­ни­на» за 1845 год. Так бы­ло по­ло­же­но на­ча­ло из­да­нию ду­хов­ных со­кро­вищ Оп­ти­ной Пу­сты­ни.

В сле­ду­ю­щем, 1846 го­ду, в быт­ность свою в го­стях у Ки­ре­ев­ских в их име­нии, ста­рец кос­нул­ся во­про­са о недо­стат­ке ду­хов­ных книг и при этом упо­мя­нул, что у него есть мно­го ру­ко­пи­сей пе­ре­во­дов тво­ре­ний свя­тых от­цов. На­та­лия Пет­ров­на со­об­щи­ла, что и у нее хра­нит­ся несколь­ко та­ких ру­ко­пи­сей. То­гда са­ма со­бой воз­ник­ла идея из­дать эти ду­хов­ные со­кро­ви­ща. Ста­рец со свой­ствен­ным ему сми­ре­ни­ем за­ме­тил, что он счи­та­ет се­бя неспо­соб­ным за­нять­ся та­ким важ­ным де­лом. Ки­ре­ев­ские ска­за­ли, что они до­ло­жат обо всем вла­ды­ке Фила­ре­ту, мит­ро­по­ли­ту Мос­ков­ско­му, и ес­ли он бла­го­сло­вит, нуж­но бу­дет при­сту­пить к ра­бо­те. Они через зна­ко­мых об­ра­ти­лись к вла­ды­ке, ко­то­рый не толь­ко дал свое бла­го­сло­ве­ние на это де­ло, но и обе­щал ока­зать вся­че­скую под­держ­ку.

В Оп­ти­ной за­ки­пе­ла ра­бо­та. Ру­ко­пи­си бы­ли пе­ре­пи­са­ны на­бе­ло, ото­сла­ны на цен­зу­ру в Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию, и в на­ча­ле 1847 го­да вы­шла в свет кни­га под за­гла­ви­ем «Жи­тие и пи­са­ния мол­дав­ско­го стар­ца Па­и­сия Ве­лич­ков­ско­го».

Так бы­ло по­ло­же­но на­ча­ло бла­го­му де­лу, про­дол­жав­ше­му­ся до са­мой кон­чи­ны от­ца Ма­ка­рия, в те­че­ние 15 лет, при го­ря­чем со­дей­ствии Ки­ре­ев­ских и под вы­со­ким по­кро­ви­тель­ством мит­ро­по­ли­та Фила­ре­та Мос­ков­ско­го. Всей ра­бо­той ру­ко­во­дил непо­сред­ствен­но сам ста­рец, а по­мо­га­ли ему его уче­ни­ки из скит­ской бра­тии: иеро­мо­нах Ам­вро­сий (бу­ду­щий ста­рец), мо­на­хи Юве­на­лий (По­лов­цев), Лео­нид (Ка­ве­лин) и Пла­тон (По­кров­ский, тот са­мый дав­ний друг от­ца Ам­вро­сия, то­гда уже – мо­нах Оп­ти­ной пу­сты­ни).

Для за­ня­тий с ру­ко­пи­ся­ми все еже­днев­но со­би­ра­лись в кел­лии стар­ца Ма­ка­рия, ко­то­рый, не пре­кра­щая сво­ей обыч­ной де­я­тель­но­сти по окорм­ле­нию бра­тии и по­се­ти­те­лей, при­ни­мал са­мое непо­сред­ствен­ное уча­стие в тру­дах сво­их уче­ни­ков. Ни од­но сло­во не бы­ло впи­са­но в от­сы­ла­е­мую в цен­зу­ру ру­ко­пись без его лич­но­го утвер­жде­ния. По вос­по­ми­на­ни­ям, ста­рец в этой ра­бо­те за­бы­вал се­бя, ча­сто жерт­вуя да­же крат­ки­ми ми­ну­та­ми от­ды­ха. Он пре­крас­но по­ни­мал, на­сколь­ко от­вет­ствен­но на­ча­тое де­ло, ведь со­дер­жа­ние ру­ко­пи­сей от­но­си­лось к уст­ро­е­нию ду­хов­ной жиз­ни, спа­се­нию ду­ши, необ­хо­ди­мо бы­ло точ­но пе­ре­дать или про­ком­мен­ти­ро­вать каж­дый от­те­нок мыс­ли, вы­ра­же­ния, встре­ча­ю­щи­е­ся в пи­са­ни­ях ве­ли­ких по­движ­ни­ков.

Для уче­ни­ков стар­ца это был дра­го­цен­ней­ший опыт! Они по­гру­жа­лись в мыс­ли и из­ре­че­ния свя­тых от­цов, на­став­ни­ков ино­ков, и при этом име­ли воз­мож­ность по­сто­ян­но слы­шать за­ме­ча­ния стар­ца о са­мых важ­ных во­про­сах, ка­са­ю­щих­ся мо­на­ше­ско­го де­ла­ния, мо­лит­вы, по­движ­ни­че­ства. Все они вспо­ми­на­ли, с ка­кой снис­хо­ди­тель­но­стью вы­слу­ши­вал ста­рец их дет­ские за­ме­ча­ния, де­лал уступ­ки их же­ла­нию изящ­нее вы­ра­зить мысль там, где не ви­дел на­ру­ше­ния ду­хов­но­го смыс­ла, со­про­вож­дая это доб­ро­душ­ной шут­кой: «Пусть бу­дет так, я но­вей­шей ли­те­ра­ту­ры не знаю, а ведь вы на­род уче­ный!» Ес­ли воз­ни­ка­ло раз­но­гла­сие в по­ни­ма­нии, ста­рец немед­лен­но уст­ра­нял его, или пред­ла­гал свое мне­ние, или остав­лял та­кое ме­сто без по­яс­не­ния, го­во­ря: «Это не на­шей ме­ры, кто бу­дет де­лать, тот пой­мет, а то – как бы не по­ста­вить на­ше гни­лое вме­сто его (т. е. стар­ца Па­и­сия) вы­со­ко­го ду­хов­но­го по­ни­ма­ния». Од­на за дру­гой в те­че­ние 1850-х го­дов вы­хо­ди­ли кни­ги, со­дер­жа­щие тво­ре­ния свя­тых от­цов, – это бы­ло бес­цен­ное при­но­ше­ние Оп­ти­ной Пу­сты­ни рус­ско­му бо­го­лю­би­во­му чи­та­те­лю.

«Бла­жен­ны уми­ра­ю­щие о Гос­по­де»

Со вре­ме­нем здо­ро­вье стар­ца ста­ло сла­беть. Он дав­но уже се­то­вал на от­сут­ствие уеди­не­ния, необ­хо­ди­мо­го для мо­лит­вы, пре­бы­ва­ния с Гос­по­дом: «Мол­ва, мол­ва,– пи­сал он к род­ствен­ни­кам,– и еже­днев­ная мол­ва. Ко­гда опом­нюсь? Ко­гда из­бав­люсь от по­мра­че­ния и вой­ду в се­бя? Не знаю. По­жа­лей­те ме­ня и по­мо­ли­тесь, чтобы я из­ба­вил­ся от обо­льще­ния и се­бя, и дру­гих. Толь­ко и знаю, что тол­кусь да молв­лю, и вся­кий день на го­сти­ную сколь­ко раз схо­жу; и не вид­но ис­хо­ду. Од­ни уез­жа­ют, а дру­гие на­ез­жа­ют; а я, греш­ный, вез­де по­спел. Го­ре, да и толь­ко! Ду­ша глад­на без пи­щи; чи­тать вре­ме­ни ма­ло; да и то, ка­кое чте­ние в смя­те­нии? Ну, что де­лать? На­до по­тер­петь; а кто зна­ет, ко­гда по­зо­вут в веч­ность? Ле­та, сла­бость, все сбли­жа­ет к то­му; а я нера­дею. Гос­по­ди, по­ми­луй и спа­си по неиз­ре­чен­но­му ми­ло­сер­дию Тво­е­му!» В 1858 го­ду ста­рец при­нял схи­му.

Ле­том 1860 го­да, на­ка­нуне сво­ей пред­смерт­ной бо­лез­ни, отец Ма­ка­рий был бодр, да­же пред­при­нял по­езд­ку в Ка­луж­ский Лав­рен­тьев мо­на­стырь, но это бы­ла его по­след­няя по­езд­ка.

Кон­чи­ну свою ста­рец пред­чув­ство­вал за­ра­нее, о чем да­же ска­зал од­ной из сво­их ду­хов­ных чад. В кон­це ав­гу­ста он се­рьез­но за­бо­лел. Ста­рец на­чал про­щать­ся с бра­ти­ей. У него по­бы­вал на­сто­я­тель мо­на­сты­ря отец Мо­и­сей, вый­дя от стар­ца со сле­за­ми, ска­зал: «Вид­но, за гре­хи мои Бог на­ка­зы­ва­ет ме­ня, от­ни­мая у оби­те­ли опыт­но­го стар­ца, а у ме­ня ду­хов­но­го дру­га и муд­ро­го со­вет­ни­ка». С се­ре­ди­ны сен­тяб­ря здо­ро­вье стар­ца ста­ло ухуд­шать­ся с каж­дым днем.

Со­хра­ни­лось опи­са­ние по­след­не­го дня его жиз­ни – 7/20 сен­тяб­ря 1860 го­да: «День пред­праздн­ства Рож­де­ства Бо­жи­ей Ма­те­ри, к Ко­то­рой ста­рец, как и все пра­во­слав­ные по­движ­ни­ки, пи­тал глу­бо­кую сер­деч­ную ве­ру, вы­ра­жая ее по­сто­ян­но при­зы­ва­ни­ем все­свя­то­го Ее име­ни, че­ство­ва­ни­ем бо­го­ро­дич­ных празд­ни­ков, ке­лей­ны­ми все­нощ­ны­ми бде­ни­я­ми в честь неко­то­рых икон Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы и, на­ко­нец, неопу­сти­тель­ным чрез всю 50-лет­нюю ино­че­скую жизнь чте­ни­ем в честь Ее еже­днев­ных ка­но­нов и в по­ло­жен­ные дни – ака­фи­ста. В шесть ча­сов утра в по­след­ний раз ста­рец удо­сто­ил­ся при­об­щить­ся Свя­тых Та­ин – Те­ла и Кро­ви Хри­сто­вых, ко­то­рые в этот раз при­нял уже от те­лес­но­го из­не­мо­же­ния ле­жа, но в пол­ной па­мя­ти и с глу­бо­ким чув­ством уми­ле­ния. По­сле при­ча­ще­ния про­из­нес он трое­крат­но с воз­де­ни­ем рук го­ре: "Сла­ва Те­бе, Бо­же наш! Сла­ва Те­бе, Бо­же наш! Сла­ва Те­бе, Бо­же наш!" И это бы­ли по­след­ние его сло­ва. По­чти через час по­сле се­го, при окон­ча­нии чте­ния ка­но­на на раз­лу­че­ние ду­ши от те­ла, на 9-ой пес­ни оно­го, ста­рец пре­дал свою пра­вед­ную ду­шу в ру­це Бо­жии, ок­ру­жен­ный сон­мом сво­их близ­ких уче­ни­ков и дру­гих пре­дан­ных ему особ, про­во­див­ших при нем бес­сон­ные но­чи при неис­ся­ка­е­мых ис­точ­ни­ках слез. Кон­чи­на стар­ца бы­ла мир­на и ти­ха, про­ста и вме­сте ве­ли­че­ствен­на, как и вся жизнь его, угас­шая, слов­но ве­чер­няя за­ря свет­ло­го дня, оста­вив в серд­цах пре­дан­ных ему глу­бо­кую ночь пе­ча­ли».

Вся оби­тель по­гру­зи­лась в глу­бо­кую скорбь, епи­скоп Ка­луж­ский Гри­го­рий, узнав об этом пе­чаль­ном со­бы­тии, пи­сал: «Жизнь и кон­чи­на пре­став­лен­но­го да­ют от­рад­ное упо­ва­ние, что по име­ни его и жре­бий его но­вый бла­жен. "Ибо бла­жен­ны мерт­вии, уми­ра­ю­щие о Гос­по­де" (Апок.14,13). А за сим долж­но на­де­ять­ся, что и по­пе­че­ние его об оби­те­ли не со­всем пре­кра­ти­лось; толь­ко бы на­сель­ни­ки оной не ук­ло­ня­лись от пу­ти, по ко­то­ро­му ше­ство­вал он и ста­рал­ся ве­сти по­слуш­ных ему».

В день кон­чи­ны гроб с те­лом по­чив­ше­го стар­ца был пе­ре­не­сен из ски­та в мо­на­стырь, на­сту­пи­ли дни про­ща­ния с лю­би­мым стар­цем, со­брав­шие мно­же­ство его ду­хов­ных чад и по­чи­та­те­лей. От­пе­ва­ние и по­гре­бе­ние стар­ца со­сто­я­лись 10 сен­тяб­ря. Про­ща­ние дли­лось очень дол­го – каж­до­му хо­те­лось по­след­ний раз по­кло­нить­ся ба­тюш­ке. По­хо­ро­ни­ли его на­про­тив ал­та­ря Ни­коль­ско­го при­де­ла, непо­да­ле­ку от мо­ги­лы его на­став­ни­ка и стар­ца от­ца Лео­ни­да.

Ар­хи­манд­рит Лео­нид (Ка­ве­лин) пи­сал по­сле кон­чи­ны стар­ца Ма­ка­рия: «Это был че­ло­век, во­ис­ти­ну на бла­го рож­ден­ный. Он был нели­це­мер­ным и по­сто­ян­ным по­слуш­ни­ком и на­сто­я­те­ля, и всей бра­тии, и вся­ко­го про­ся­ще­го у него по­мо­щи, со­уча­стия и со­дей­ствия. И бо­лезнь его, ко­неч­но, бы­ла след­стви­ем его неусып­ных тру­дов для ближ­них; а пыл­кая его ду­ша, ка­жет­ся, стре­ми­лась вон из те­ла на вся­кий при­зыв его де­тей – ко вся­ко­му скор­бя­ще­му. Ду­шев­ный слух его сто­ро­жил каж­дое сло­во, ка­сав­ше­е­ся Свя­той Церк­ви и Оте­че­ства, го­ря­чо им лю­би­мо­го. Его ра­до­ва­ло все, что про­слав­ля­ло Гос­по­да, и с дет­ским ве­се­ли­ем он спе­шил воз­ве­щать всем о чу­де­сах ми­ло­сти Бо­жи­ей. Он го­тов был пе­ре­дать всем свою теп­лую ве­ру, что Гос­подь жив, что не пре­стал дей­ство­вать к на­ше­му спа­се­нию».

***

Преподобные Александр Пересвет и Андрей Ослябя Радонежские

Алек­сандр Ра­до­неж­ский, в ми­ру Пе­ре­свет, был брян­ским бо­яри­ном, опыт­ным рат­ни­ком. Он при­нял мо­на­ше­ский по­стриг с име­нем Алек­сандр.

18 ав­гу­ста 1380 го­да бла­го­вер­ный князь Мос­ков­ский Ди­мит­рий ис­про­сил у пре­по­доб­но­го Сер­гия Ра­до­неж­ско­го бла­го­сло­ве­ние на Ку­ли­ков­скую бит­ву и про­сил так­же дать ему в под­креп­ле­ние двух во­и­нов – бра­тьев Алек­сандра-Пе­ре­све­та и Ан­дрея-Ос­ля­бю. При­зва­ние мо­на­хов-бой­цов име­ло в первую оче­редь ду­хов­ное зна­че­ние. Пре­по­доб­ный Сер­гий дал им "вме­сто тлен­но­го ору­жия нетлен­ное – крест Хри­стов, на­ши­тый на схи­мах, и ве­лел вме­сто зо­ло­че­ных шле­мов воз­ло­жить на се­бя". Пе­ре­дав во­и­нов-схим­ни­ков в рас­по­ря­же­ние кня­зя, пре­по­доб­ный Сер­гий ска­зал им: "Мир вам, бра­тья мои, креп­ко сра­жай­тесь с по­га­ны­ми та­та­ра­ми, как доб­рые во­и­ны, за ве­ру Хри­сто­ву и за все пра­во­слав­ное хри­сти­ан­ство".

По до­ро­ге на бит­ву Алек­сандр-Пе­ре­свет оста­но­вил­ся в ке­ллии от­шель­ни­ка, жив­ше­го на ме­сте бу­ду­ще­го Ди­мит­ри­ев­ско­го мо­на­сты­ря. Об­ла­чив­шись в во­ин­ские до­спе­хи, мо­нах-бо­га­тырь от­дал от­шель­ни­ку свой до­рож­ный по­сох, сде­лан­ный из цель­но­го яб­ло­не­во­го де­ре­ва. С тех пор по­сох сде­лал­ся мест­ной ре­лик­ви­ей.

В день Рож­де­ства Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы пе­ред на­ча­лом Ку­ли­ков­ской бит­вы Алек­сандр Пе­ре­свет при­нял вы­зов бо­га­ты­ря из вой­ска Ма­мая и всту­пил с ним в еди­но­бор­ство. Во­и­ны уда­ри­лись ко­пья­ми, оба упа­ли с ко­ней и скон­ча­лись. Ни­чей­ный ис­ход по­един­ка явил ду­хов­ную си­лу бла­го­сло­ве­ния пре­по­доб­но­го Сер­гия, во­оду­ше­вил рус­ские вой­ска и стал за­ло­гом их ис­то­ри­че­ской по­бе­ды.

Те­ло пре­по­доб­но­го Алек­сандра-Пе­ре­све­та бы­ло по­гре­бе­но близ церк­ви в честь Рож­де­ства Бо­го­ро­ди­цы "на ста­ром Си­мо­но­ве". Здесь же по­ло­жи­ли те­ло пре­по­доб­но­го Ан­дрея-Ос­ля­би.

По­двиг свя­то­го Алек­сандра-Пе­ре­све­та ста­ли сра­зу ста­ли про­слав­лять в по­вест­во­ва­ни­ях о Ку­ли­ков­ской бит­ве – древ­ней­ший из­вест­ный рас­сказ "О по­бо­и­ще, иже на До­ну", а так­же ле­то­пис­ная "По­весть о Ку­ли­ков­ской бит­ве" со­об­ща­ют о его ги­бе­ли на Ку­ли­ко­вом по­ле. Так­же о ней по­вест­ву­ет и наи­бо­лее пол­ный рас­сказ о схим­ни­ках-во­и­нах Алек­сан­дре и Ан­дрее, из­ло­жен­ный в "Ска­за­нии о Ма­ма­е­вом по­бо­и­ще". Его имя во­шло в ле­то­пис­ные спис­ки уби­ен­ных на Ку­ли­ко­вом по­ле и в си­но­ди­ки.

Вре­мя мест­ной ка­но­ни­за­ции пре­по­доб­ных Алек­сандра и Ан­дрея неиз­вест­но. В XVII ве­ке их име­на бы­ли вне­се­ны в свят­цы. В Ме­ся­це­сло­ве Си­мо­на (Аза­рьи­на) се­ре­ди­ны 1650-х го­дов ска­за­но: "Пре­по­доб­нии стар­цы Алек­сандр и Ро­ди­он, на­ри­ца­е­мии Пе­ре­свет и Ос­ля­бя, иж на Ма­ма­е­ве по­бо­и­щи уби­е­ни бы­ша". В кон­це то­го же ве­ка их име­на как пре­по­доб­но­му­че­ни­ков Мос­ков­ских бы­ли вклю­че­ны в "Опи­са­ние о рос­сий­ских свя­тых". В 1896 го­ду их име­на бы­ли по­ме­ще­ны так­же в "Тро­иц­ком па­те­ри­ке" (в чис­ле "уче­ни­ков и спо­движ­ни­ков прп. Сер­гия, в ме­ся­це­сло­вах не озна­чен­ных").

Со вре­ме­нем над остан­ка­ми пре­по­доб­ных Алек­сандра и Ан­дрея бы­ли устро­е­ны над­гро­бия, ока­зав­ши­е­ся в "па­лат­ке ка­мен­ной под ко­ло­коль­ней". По­сле раз­бор­ки ко­ло­коль­ни над­гро­бия бы­ли уни­что­же­ны, в 1794 го­ду вновь со­ору­же­ны и в XIX ве­ке обу­стро­е­ны при­де­лом.

Хра­нив­ший­ся в ал­та­ре со­бо­ра Ско­пин­ско­го Ди­мит­ри­ев­ско­го мо­на­сты­ря по­сох свя­то­го был в XIX ве­ке уре­зан, а в XX ве­ке изъ­ят и пе­ре­дан ис­то­ри­че­ской экс­по­зи­ции Ря­зан­ско­го го­судар­ствен­но­го ис­то­ри­ко-ху­до­же­ствен­но­го му­зея-за­по­вед­ни­ка. На­тель­ный крест Пе­ре­све­та дол­гое вре­мя на­хо­дил­ся в со­бра­нии кня­зя Ол­суф­ье­ва.

В 1928 го­ду Бо­го­ро­ди­це-Рож­де­ствен­ский храм был за­крыт и ока­зал­ся на тер­ри­то­рии за­во­да «Ди­на­мо». Над­гро­бия бы­ли вновь уни­что­же­ны и сно­ва вос­ста­нов­ле­ны толь­ко по­сле воз­рож­де­ния хра­ма в 1989 го­ду по ини­ци­а­ти­ве из­вест­но­го ху­дож­ни­ка П.Д. Ко­ри­на. Сей­час в хра­ме устро­е­на сень над дву­мя над­гро­би­я­ми, но са­ми остан­ки во вре­мя вос­ста­но­ви­тель­ных ра­бот не на­шли, так как это ме­сто бы­ло на мно­го мет­ров за­бе­то­ни­ро­ва­но. В 2006 го­ду хра­му был пе­ре­дан по­сох Пе­ре­све­та из Ря­зан­ско­го ис­то­ри­ко-ар­хи­тек­тур­но­го му­зея.

В 1981 го­ду име­на свя­тых мо­на­хов-во­и­нов бы­ли вклю­че­ны в со­став Со­бо­ра Ра­до­неж­ских свя­тых. Их па­мять бы­ло опре­де­ле­но от­ме­чать на­ка­нуне празд­ни­ка Рож­де­ства Бо­го­ро­ди­цы (дня Ку­ли­ков­ской бит­вы) – 7 сен­тяб­ря. В 2000 го­ду в честь свя­то­го был на­зван го­род. 

Ис­точ­ник: http://drevo-info.ru

+++

Ан­дрей Ра­до­неж­ский, в ми­ру Ос­ля­бя, был лю­бут­ским бо­яри­ном, опыт­ным рат­ни­ком. Он при­нял мо­на­ше­ский по­стриг с име­нем Ан­дрей.

18 ав­гу­ста 1380 го­да бла­го­вер­ный князь Мос­ков­ский Ди­мит­рий ис­про­сил у пре­по­доб­но­го Сер­гия Ра­до­неж­ско­го бла­го­сло­ве­ние на Ку­ли­ков­скую бит­ву и про­сил так­же дать ему в под­креп­ле­ние двух во­и­нов – бра­тьев Алек­сандра-Пе­ре­све­та и Ан­дрея-Ос­ля­бю. При­зва­ние мо­на­хов-бой­цов име­ло в первую оче­редь ду­хов­ное зна­че­ние. Пре­по­доб­ный Сер­гий дал им "вме­сто тлен­но­го ору­жия нетлен­ное – крест Хри­стов, на­ши­тый на схи­мах, и ве­лел вме­сто зо­ло­че­ных шле­мов воз­ло­жить на се­бя". Пе­ре­дав во­и­нов-схим­ни­ков в рас­по­ря­же­ние кня­зя, пре­по­доб­ный Сер­гий ска­зал им: "Мир вам, бра­тья мои, креп­ко сра­жай­тесь с по­га­ны­ми та­та­ра­ми, как доб­рые во­и­ны, за ве­ру Хри­сто­ву и за все пра­во­слав­ное хри­сти­ан­ство".

Во­ин-схим­ник Ан­дрей при­нял уча­стие в ис­то­ри­че­ской бит­ве в день Рож­де­ства Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы. Воз­мож­но, что он пал в бою.

Од­на­ко по дру­гой вер­сии, он остал­ся в жи­вых и слу­жил Все­рос­сий­ским мит­ро­по­ли­там. В до­ку­мен­тах 1390–1393 го­дов встре­ча­ют­ся упо­ми­на­ния "чер­не­ца Ан­дрея Ос­ля­би" в чис­ле бо­яр мит­ро­по­ли­та всея Ру­си свя­ти­те­ля Ки­при­а­на, "чер­нец Ро­ди­он Ос­ля­бя" на­зван в чис­ле по­слов от ве­ли­ко­го кня­зя в Ца­рь­град в 1398 го­ду, а его сын Ак­инф – в чис­ле бо­яр у свя­ти­те­ля Ки­ев­ско­го Фо­тия в 1425 го­ду. Эти упо­ми­на­ния мо­гут от­но­сить­ся к нему, а мо­гут ука­зы­вать на его род­ствен­ни­ков, тра­ди­ци­он­но нёс­ших служ­бу у мит­ро­по­ли­тов.

Те­ло пре­по­доб­но­го Ан­дрея-Ос­ля­би бы­ло по­гре­бе­но близ церк­ви в честь Рож­де­ства Бо­го­ро­ди­цы "на ста­ром Си­мо­но­ве", ря­дом с те­лом пре­по­доб­но­го Алек­сандра-Пе­ре­све­та.

Ес­ли по­двиг Пе­ре­све­та ста­ли сра­зу ста­ли про­слав­лять в по­вест­во­ва­ни­ях о Ку­ли­ков­ской бит­ве, древ­ней­шие из­вест­ные рас­ска­зы о ней умал­чи­ва­ют об Ос­ля­бе. Его имя не во­шло и в боль­шин­ство ле­то­пис­ных спис­ков уби­ен­ных на Ку­ли­ко­вом по­ле, не на­хо­дит­ся оно и в си­но­ди­ках пав­ших. Лишь "За­дон­щи­на", изо­бра­жа­ю­щая ино­ков-во­и­нов как бы­лин­ных бо­га­ты­рей, го­во­рит о смер­ти в бит­ве не толь­ко Алек­сандра-Пе­ре­све­та, но и Ан­дрея-Ос­ля­би, а так­же его сы­на Иа­ко­ва. О смер­ти в бит­ве Пе­ре­све­та и Ос­ля­би так­же го­во­рит "По­весть о Ма­ма­е­вом по­бо­и­ще".

Вре­мя мест­ной ка­но­ни­за­ции пре­по­доб­ных Алек­сандра и Ан­дрея неиз­вест­но. В XVII ве­ке их име­на бы­ли вне­се­ны в свят­цы. В ме­ся­це­сло­ве Си­мо­на (Аза­рьи­на) се­ре­ди­ны 1650-х го­дов ска­за­но: "Пре­по­доб­нии стар­цы Алек­сандр и Ро­ди­он, на­ри­ца­е­мии Пе­ре­свет и Ос­ля­бя, иж на Ма­ма­е­ве по­бо­и­щи уби­е­ни бы­ша". В кон­це то­го же ве­ка их име­на как пре­по­доб­но­му­че­ни­ков Мос­ков­ских бы­ли вклю­че­ны в "Опи­са­ние о рос­сий­ских свя­тых". В 1896 го­ду их име­на бы­ли по­ме­ще­ны так­же в "Тро­иц­ком па­те­ри­ке" (в чис­ле "уче­ни­ков и спо­движ­ни­ков прп. Сер­гия, в ме­ся­це­сло­вах не озна­чен­ных").

Со вре­ме­нем над остан­ка­ми пре­по­доб­ных Алек­сандра и Ан­дрея бы­ли устро­е­ны над­гро­бия, ока­зав­ши­е­ся в "па­лат­ке ка­мен­ной под ко­ло­коль­ней". По­сле раз­бор­ки ко­ло­коль­ни над­гро­бия бы­ли уни­что­же­ны, в 1794 го­ду вновь со­ору­же­ны и в XIX ве­ке обу­стро­е­ны при­де­лом.

В 1928 го­ду Бо­го­ро­ди­це-Рож­де­ствен­ский храм был за­крыт и ока­зал­ся на тер­ри­то­рии за­во­да «Ди­на­мо». Над­гро­бия бы­ли вновь уни­что­же­ны и сно­ва вос­ста­нов­ле­ны толь­ко по­сле воз­рож­де­ния хра­ма в 1989 го­ду по ини­ци­а­ти­ве из­вест­но­го ху­дож­ни­ка П.Д. Ко­ри­на. Сей­час в хра­ме устро­е­на сень над дву­мя над­гро­би­я­ми, но са­ми остан­ки во вре­мя вос­ста­но­ви­тель­ных ра­бот не на­шли, так как это ме­сто бы­ло на мно­го мет­ров за­бе­то­ни­ро­ва­но.

В 1981 го­ду име­на свя­тых мо­на­хов-во­и­нов бы­ли вклю­че­ны в со­став Со­бо­ра Ра­до­неж­ских свя­тых. Их па­мять бы­ло опре­де­ле­но от­ме­чать на­ка­нуне празд­ни­ка Рож­де­ства Бо­го­ро­ди­цы (дня Ку­ли­ков­ской бит­вы) – 7 сен­тяб­ря. 

Ис­точ­ник: http://drevo-info.ru