Успех международных усилий по борьбе с терроризмом во многом зависит от взаимопонимания между Россией и США. Однако, несмотря на очевидное наличие общих угроз, Москва и Вашингтон крайне медленно преодолевают пропасть, разделившую их из-за конфликта вокруг Украины. Директор Центра исследований Евразии, России и Восточной Европы Джорджтаунского университета АНДЖЕЛА СТЕНТ поделилась с корреспондентом “Ъ” ОЛЬГОЙ КУЗНЕЦОВОЙ мнением о том, смогут ли РФ и США наладить прагматическое сотрудничество.

— Глава Пентагона Эштон Картер недавно заявил, что США считают Россию главной угрозой международной безопасности и намерены наращивать военный потенциал для защиты себя и своих союзников. В России убеждены: речь идет не о новом курсе Белого дома, а о стремлении избежать обвинений в излишней мягкости после наметившегося сотрудничества США и России по Сирии. Как правильно трактовать эти высказывания?

— США и Россия сотрудничают в рамках многосторонних переговоров по подготовке переходного процесса, при этом им намного сложнее договориться по вопросам военного сотрудничества в Сирии. С момента, когда Россия начала собственную военную кампанию в этой стране, отношения между Москвой и Вашингтоном пошли на спад. Пентагон и российское Минобороны поддерживают контакты, принимают меры, чтобы их боевые самолеты не столкнулись в небе над Сирией. Однако в целом это сотрудничество находится сейчас на более низком уровне, чем ожидалось. Думаю, в американском руководстве нет разночтений по этому вопросу.

— Во времена предшествующих администраций РФ и США всерьез недоработали по вопросам терроризма. Айман аз-Завахири отправился в Афганистан готовить сценарий трагедии 11 сентября после того, как его отпустили из махачкалинской тюрьмы. Москва стремилась стать стратегическим партнером США в борьбе с терроризмом, но «медовый месяц» президентов РФ и США Владимира Путина и Джорджа Буша не вовремя оборвался. Почему прежние ошибки ничему не научили и не предотвратили возникновение феномена «Исламского государства» (ИГ)?

— Осенью 2001 года, после атак 11 сентября, США и Россия действительно продемонстрировали высокий уровень сотрудничества в противодействии терроризму. Россия тогда внесла немалый вклад в кампанию против «Талибана» в Афганистане. Проблема была в том, что к концу 2003 года отношения резко пошли на спад, как раз из-за начала американской военной кампании в Ираке. Сегодня наши страны по-прежнему разделяет нехватка доверия. Например, мы не можем договориться о том, какие из воюющих в Сирии групп считать террористическими, а какие нет. И, несмотря на то что Вашингтон и Москва пришли к единому мнению, что ИГ — это серьезная угроза, Россия продолжает бомбить не относящиеся к нему группировки: те, которые поддерживают Запад и которые могли бы представлять собой какую-то альтернативу правительству (президента Сирии.— “Ъ”) Башара Асада. Если нам удастся договориться, какие группы оппозиции брать на прицел, а какие нет, это позволит разрешить часть проблем.

— В годы после распада СССР Вашингтон, осознавая комплексы распавшейся державы, предпринимал попытки взаимодействовать с Россией так, чтобы она не чувствовала себя уязвленной. Потом такая практика была заморожена. В Кремле укоренились в мысли, что с интересами России не хотят считаться — будь то вопрос по ПРО, расширению НАТО на Восток или стремлению американской дипломатии «просунуть ногу в дверь постсоветского пространства». Согласны ли вы, что именно этот фактор послужил косвенной причиной всех кризисов на постсоветском пространстве, включая украинский?

— В России, действительно, существует восприятие, будто США не уважают ее интересы. Но и в США могут то же самое сказать в отношении России, которая не всегда до конца понимает интересы США. Вопрос в том, к чему сводятся российские интересы. Если речь идет о том, чтобы аннексировать часть соседнего государства и помочь развязать войну на юго-востоке Украины, то единственное, что остается Вашингтону и его союзникам,— это признать действия России нарушением норм международного права.

— Недавний визит госсекретаря США Джона Керри в Центральную Азию продемонстрировал, что борьба за разграничение сфер влияния в этом регионе продолжается. После ухода с военных баз в Узбекистане и Киргизии Вашингтон уделял мало внимания Центральной Азии. США нацелились вернуть ее в поле своих интересов? Идет ли соперничество за регион между Вашингтоном и Москвой?

— Не думаю, что речь идет именно о соперничестве, ситуация намного сложнее. Естественно, Россия широко присутствует в Центральной Азии, Китай тоже, США — меньше. В руководстве стран этого региона всерьез озабочены тем, что будет происходить после окончательного вывода из Афганистана американских войск в 2017 году, а также проблемами экстремизма и наркоторговли. Цель недавнего турне госсекретаря Керри по странам Центральной Азии была в том, чтобы заверить власти этих стран в поддержке Вашингтона на фоне предстоящего полного вывода американского контингента из Афганистана. Турне можно считать возобновлением диалога Вашингтона с этим регионом, но не сигналом к тому, что он намерен соперничать с Москвой за влияние там.

— Видите ли вы потенциальные очаги новых конфликтов на постсоветском пространстве? Некоторые в Москве с настороженностью наблюдают за сближением президента Белоруссии Александра Лукашенко с Западом.

— К настоящему моменту наиболее жесткие противоречия между Россией и Западом по-прежнему сконцентрированы вокруг Украины. Я думаю, что в настоящее время президент Лукашенко придерживается политики, соответствующей его собственным интересам. На фоне действий России на Украине другие государства бывшего СССР приложат все усилия, чтобы обезопасить себя. Любые вспышки конфликтов на постсоветском пространстве и любые действия России, подталкивающие к этому, будут служить новыми поводами для ухудшения ее отношений с Западом.

— Сейчас в отношениях между Россией и США возобладал ценностный подход. Что должно случиться, чтобы страны могли отойти от этого и вернуться к прагматическому сотрудничеству?

— Я думаю, что разница в ценностях сохранится, позиции не удастся сблизить в обозримом будущем. Владимир Путин неоднократно давал понять, что не считает ценности Запада приемлемыми для России. Однако это не означает, что между нашими странами невозможно выстраивать прагматическое сотрудничество. В области противодействия терроризму оно дается трудно, однако его можно считать эффективным в сфере нераспространения, договоренностей по иранской ядерной программе. Мы работаем в Арктике, по широкому кругу вопросов в области военного и экономического сотрудничества. И такое сотрудничество продолжится.

— Почему же тогда Вашингтон не может выстраивать отношения с Москвой по той же схеме, что и с Китаем?

— Экономические интересы США в Китае намного больше, чем в России. Кроме того, поведение Китая на международной арене серьезно отличается от поведения России. Конечно, у Вашингтона есть серьезные озабоченности проблемами Южно-Китайского моря, подходы двух стран совпадают не по всем вопросам. Однако между США и Китаем нет противоречий такого уровня, как между США и Россией. Китай тоже ядерная держава, однако он не использует столь жесткую риторику в вопросе о возможном применении ядерного оружия. То, как Пекин позиционирует себя на мировой арене, значительно упрощает для США взаимодействие с ним.

— В России многие говорят, что приход республиканцев к власти по итогам следующих выборов в США поможет сделать отношения менее загруженными идеологией и более прагматичными. Насколько оправдан такой расчет?

— Я знаю, что в России такая точка зрения распространена, однако не разделяю ее. При Джордже Буше-младшем отношения между странами находились не в лучшем состоянии. Многое будет зависеть от кандидата. До сих пор ни один из них, за исключением Дональда Трампа, не произнес ничего, что послужило бы сигналом, что он готов выстраивать более прагматичные отношения с Россией. Я думаю, это вопрос неверного восприятия.

— ЕС принял решение о продлении санкций против РФ на полгода, до следующего дедлайна по выполнению минских соглашений. При этом уже сейчас некоторые страны ЕС полагают, что санкции можно было бы частично смягчить. Стоит ли ожидать смягчения американских санкций при условии полного или частичного выполнения минских договоренностей? И что будет, если конфликт окончательно станет замороженным — по типу приднестровского?

— В нынешнем виде европейские санкции могут сохраняться до июня следующего года, после этого, в том случае если режим прекращения огня в Донбассе будет более или менее соблюдаться, они могут быть частично смягчены. Сложнее с американскими санкциями — они не могут быть пересмотрены в следующем году, когда в стране будут проходить президентские выборы. Эта ситуация чревата серьезными проблемами для европейских компаний, которым придется делать выбор, с кем им сотрудничать — с РФ или с США. Проблема состоит в том, что Россия, с одной стороны, и Германия, Франция и Украина, с другой, по-разному понимают то, что можно считать выполнением минских договоренностей — например, в части федерализации и конституционной реформы. Если украинский конфликт перейдет в состояние замороженного, ЕС и США приступят к постепенному смягчению санкций, однако не в той их части, которая касается Крыма. В любом случае, наиболее серьезные дискуссии по этому вопросу еще впереди.

— Возможно ли сейчас некоторое переосмысление системы евроатлантической безопасности, как то предлагает Россия? В 2009 году к инициативе Дмитрия Медведева по Договору о европейской безопасности на Западе никто всерьез не отнесся. Однако она, возможно, помогла бы избежать нынешнего конфликта…

— Мне сложно представить, что НАТО могло бы реализовать инициативу экс-президента Медведева, она серьезно сковывала бы возможности альянса и подразумевала бы пересмотр основ его политики. Я допускаю, что в следующем году, когда председательство в ОБСЕ перейдет к Германии, в рамках этой организации могут возродиться дискуссии о пересмотре Хельсинкских соглашений. Но в этом случае дискуссии, очевидно, замкнутся на стремлении России получить гарантии, что ни одно из постсоветских государств не захочет присоединиться к НАТО. Сложно представить, что на Западе такую дискуссию поддержат. Таким образом, с одной стороны, нам вроде бы нужно найти путь к компромиссу, но, с другой стороны, я не вижу, каким этот компромисс мог бы быть.